Мы — разведка - [17]

Ждем. Прошло несколько часов. Давно успокоились и не стреляют немцы, а мы не уходим. Таков закон разведки — не имеешь права уйти, пока не сделаешь все от тебя зависящее, чтобы выручить товарища. Даже убитого разведчика мы не имеем права похоронить на нейтральной полосе — тело надо вынести.

Николай Верьялов и Виктор Иванов уже вызвались пойти на поиски убитых — мы в этом уже не сомневались, — как вдруг из-за скалы на четвереньках выползла Плугова. На спине ее, привязанный ремнями, безжизненно обвис Володя Петров. Девушку освободили от страшной ноши. Саша тяжело и прерывисто дышала, волосы слиплись на лбу, по лицу текли грязные струйки, руки дрожали. Поникшая, обессиленная, она припала к земле, плакала.

Потом спросила:

— Он жив?

— Нет, Саша.

Плугова опять заплакала, совсем по-детски, всхлипывая и не утирая слез.

Немного успокоившись, Саша рассказала, что произошло.

Володя Петров, опекая девушку, все время находился рядом в старом окопе, уговаривал не бояться, если будет страшно.

— Он, — рассказывала Плугова, — все учил меня, что делать, если немцы пойдут, но ничего не говорил, что делать, если они… из минометов…

— Он сам не знал, Саша. Он сам первый раз, — вставил я.

— Да, наверное. Но когда начался этот ужас, посыпалась земля, он, понимаете, закрыл меня. Он живой был, когда я его перевязывала. И когда тащила — живой. И вот…

Плугова снова заплакала. Ей налили спирту, а заодно приложились к фляжкам сами — так худо и тяжело было на душе.

Потеряли двух товарищей, двое ранены, «языка» нет. Хуже не придумаешь.

Конечно, война есть война, но и там трудно привыкнуть к потерям. Мы не смотрим друг другу в глаза — каждый почему-то чувствует и свою долю вины за неудачу и гибель товарищей.

Но пока мы живы — надо драться и мстить. Кладем тело Володи Петрова на плащ-палатку, четверо берутся за углы, и Володя плывет над ничейной землей в свою последнюю дорогу.

В своих траншеях нас встречают Балухин и капитан Терещенко — теперь он командир разведки полка. С тяжелым сердцем доложил я о неудавшемся поиске, особо подчеркнув, что Расохина немцы унесли живым.

— За Расохина не беспокойтесь. Вряд ли он вообще заговорит с немцами, — пытался утешить капитан.

— Мы не сомневаемся в Николае. Но на всем взводе пятно — разведчик в плену.

— Вы сделали, что смогли, а сейчас ведите взвод на Шпиль и отдыхайте. Раненых — в санчасть.

На следующий день на полковом кладбище мы похоронили Володю Петрова. Зашили в плащ-палатку, опустили в неглубокую яму, с трудом выдолбленную на склоне сопки, и дали прощальный залп из автоматов. На холмик поставили небольшой деревянный обелиск с красной железной звездой и поклялись отомстить.

А безымянную сопку, где мы потеряли Расохина, во всех донесениях и сводках стали называть Расохинской.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ НОКАУТ В ТРАНШЕЕ

Двое суток мы отсыпались, приводили себя в порядок, а потом снова стали готовиться к захвату «языка» — приказ есть приказ.

Предложения, как взять немца с переднего края, давали многие разведчики. У некоторых созревали такие планы, что диву давался даже бывалый специалист Дима Дорофеев.

Был в нашем взводе один человек, Николай Негода, черный, красивый, высокий украинец. И вот этот Негода в землянке у капитана, когда шел малый военный совет, самым серьезным образом выдвинул свой план захвата «языка».

— Це дило я так розумию. Взяты нимца треба на «нейтралки». А пидманыты его военною хитростью. Зробыты легкий макет оленя, влизты туды двом хлопцам та и пробигты перед обороною. А шоб похоже було, роги та шкуру взяты вид всамделешного оленю. Нимцы беспременно почнут стреляты, шоб животыну вбыты. Як тильки первый раз стрельнуть — хлопцы падают мабудь мертвы. Як прийде ничь, як фрицы полизуть за даровым мясцем, тут их и сцапати, — уверенно закончил наш красавец.

От дружного взрыва хохота чуть не обрушилась землянка.

Посыпались вопросы.

— Милый, ай рехнулся?

— Сам додумался иль помогал кто?

— Ты что ж, всерьез полагаешь, что немец, если он оленинки захочет, промахнется? Что он — дурак, твой немец?

— Я так думаю, товарищи, — серьезным тоном начал капитан Терещенко. — В штабе дивизии есть два оленя. Одного из них в обмен на «языка» генерал Худалов нам уступит. Чучело сделаем, но полезут в него не двое, а один человек — Негода.

— А чого це я? — возмутился Негода.

— Твой план, тебе и выполнять, — пожал плечами капитан.

— Ни полизу одын, — все еще не понимал шутки Негода, — у мэнэ по плану два чоловика.

— А ты кольчугу схитри, Коля, чтоб пуля не брала.

— Зачем кольчуга? — подхватил Ромахин. — Чугун на голову, а на зад каску.

Но в развеселившем всех плане Негоды была дельная мысль — выйти на нейтральную полосу и выманить туда гитлеровцев, но, конечно, не для того, чтобы брать «языка», а под пули наших снайперов.

Балухин, которому я высказал свои соображения, идею одобрил и поручил мне самому заняться оборудованием снайперских позиций.

Не знаю, откуда проведал о нашей затее капитан Терещенко, но через два дня он пригласил меня и вручил снайперскую винтовку, которая кроме оптического прицела была снабжена глушителем. Раньше я никогда не видел бесшумного огнестрельного ружья и, конечно, обрадовался, как мальчишка. Но капитан тут же охладил мой восторг, объявив, что винтовка стреляет не больше чем на 200 метров — вести прицельный огонь на большее расстояние не позволяет как раз то самое мортирное устройство, поглощающее звук.