Мы никогда не расставались - [12]

— Эге, — процедил здоровенный Полежаев, обходя Смурова и с отвращением его оглядывая, — а ведь и тебя ни разу не наказывали. Что скажешь, адмиральский сынок?

Смуров съежился под его взглядом, побледнел и затрясся. Круг курсантов, центром которого он был, начал сужаться.

— Братцы, — радостно воскликнул Федотов, — это что же получается?! Значит, мы зря на Леху наговаривали. Выходит, этот слизняк во всем виноват. Тащите сюда одеяло, устроим ему темную.

— Стойте, — закричал Алексей, — не трогайте его, дайте я сам с ним поговорю!

Это правда, Смуров? — спросил он дрожащего парня. — Отвечай, если ты не трус, хотя бы передо мной не позорься.

Смуров неожиданно и как-то разом перестал дрожать и уставил в Алексея преданные, собачьи глаза.

— Я не трус, — проговорил он чуть слышно, — ты не думай, я не трус. Это они все шкурники. Ты их не знаешь, совсем не знаешь, — речь его становилась все громче и сбивчивее. — Они тебя не любят, никто из них, все только притворяются, я сам слышал, как они плохо о тебе отзывались, они тебя ругали, смеялись над тобой…

— Ты что болтаешь, сучонок? — ласково спросил Полежаев, надвигаясь на Смурова.

— Ты на кого напраслину возводишь? Мало того, что ты стукач и подлец, ты еще и клеветник. Отойди, Алеша, дай нам с ним поговорить по-флотски.

— Я вас не боюсь, — взвизгнул Смуров, — плевать мне на вас, все вы подонки, я вас ненавижу, ненавижу, гады, сволочи!..

— Заткнись! — исступленно закричал Вересов и занес кулак, метя Смурову в лицо, но вдруг замер, пораженный: Смуров тянулся навстречу его удару, принимал с готовностью, с убежденным самоотречением, и именно это по-настоящему испугало Алексея.

— Да брось ты его, — серьезно сказал Вазген, — не видишь, он не в себе.

Оставьте его, ребята, пусть живет, как знает, но только один. Говорил я тебе, Леш, не приваживай этого убогого. Пусть папаша его воспитывает, если еще не поздно.

Курсанты стали нехотя расходиться, презрительно сплевывая Смурову под ноги, но тот ничего не замечал, глядя со звериной тоской вслед Алексею. С тех пор он жил словно в изоляции, учиться стал из рук вон плохо, с горем пополам окончил училище, лишь благодаря влиянию отца, и о том, как в дальнейшем сложилась его судьба, Алексею было неизвестно.

Вересов после случая со Смуровым стал осмотрительнее в своих симпатиях и антипатиях, с людьми с тех пор близко сходиться опасался, и потому Вазген остался его единственной сильной и искренней дружеской привязанностью. Дружба с годами становилась все крепче и самоотверженнее, им посчастливилось в дальнейшем служить вместе и не расставаться, часто выручать друг друга в минуты опасности, так что один уже не мыслил своей жизни без другого.

Да, теперь перед Алексеем стоял совсем другой Кирилл Смуров. Учился плохо, а вот, поди ж ты, уже капитан-лейтенант. Вид у него был холеный, что особенно бросалось в глаза в обществе посеревших и уставших офицеров, которые, в большинстве своем, только что сошли с кораблей, вернувшись с трассы из-под налетов вражеской авиации и артиллерийских обстрелов. Внешность Смурова, прежде заурядную, сейчас можно было бы назвать вполне благообразной, если бы не портящее лицо надменное выражение, презрительно опущенный уголок рта и жестко-насмешливый прищур светлых глаз.

— Смуров? — без улыбки приветствовал его Алексей. — Какими судьбами? Не ожидал тебя здесь увидеть.

— А я ожидал, и даже знал наверняка, что тебя здесь встречу. Мне было известно, что вы с Арояном служите на Ладоге. — Смуров посмотрел в спину Вазгену, который, не заметив его, прошел вперед и вступил в разговор с офицерами. — Я все о вас знаю. Вы служил в Черноморском флоте, воевали в советско-финляндскую, были в Кронштадте, а теперь угодили на озеро. Поправь меня, если я ошибаюсь.

— Да нет, все правильно. Только откуда такая осведомленность? — Алексей разглядывал Смурова, стараясь понять, отчего его внезапно охватило чувство беспокойства.

Сейчас, по прошествии лет, можно было бы отнестись снисходительно к раздорам безрассудной юности и не поминать старое, как это случается при встрече уже взрослых бывших одноклассников, но что-то Алексея настораживало в Смурове, — что именно, он сам не отдавал себе отчета.

— Я служу в Особом отделе, — пояснил Смуров, — прикомандирован к флотилии для прохождения дальнейшей службы.

— А-а, вот оно что, — протянул Вересов. Что ж, подумал он, этого следовало ожидать. Не напрасно присутствие Смурова вызвало у него смутные подозрения. — Так ты, стало быть, особист?

— Он самый, — подтвердил Смуров. — Не всем же воевать? Кому-то надо следить за чистотой кадров. Кругом полно предателей и отщепенцев. В условиях войны они особенно опасны, сам понимаешь.

Он изобразил подобие улыбки, которая на его лице, не предназначенном, по общему впечатлению, для выражения добрых чувств, выглядела довольно скверно. Вересов почувствовал отвращение.

— Жаль, Смуров, очень жаль, — сказал он. — Я надеялся, что жизнь тебя чему-то научит. А ты все такой же…

Он с трудом удержался от бранного слова. Смуров скривился в мгновенной непонятной гримасе.

— Не забывайтесь, товарищ старший лейтенант, — произнес он задушевным тоном, — вы разговариваете со старшим по званию.