Мы на своей земле - [3]

«…На следствии я вел себя спокойно, — писал он из камеры смертников. — Меня повели бить, три раза водили и били на протяжении 4–5 часов. В половине четвертого кончили бить, за это время три раза терял память и один раз потерял сознание. Били резиной, опутанной тонкой проволокой, грабовой палкой длиной метра полтора, по жилам на руках — железной палочкой… Никакие пытки не вырвали их (т. е. членов группы) фамилий… Прощайте, дорогие, не падайте духом. Крепитесь, победа будет за нами…».

Гордиенко пытался бежать из тюрьмы, но был выдан и после жестокого избиения закован в кандалы. Но и это не сломило дух отважного комсомольца, он сумел передать на волю еще несколько писем к родным.

Яша Гордиенко умер как верный сын своей Родины: когда его повели на расстрел, он запел: «Смело, товарищи, в ногу, духом окрепнем в борьбе».

Шестакова в момент объявления смертного приговора была беременна. Прокурор военно-полевого суда, обещая «милосердие королевы», отдельно предложил ей хлопотать о помиловании. Тамара отказалась. Через несколько месяцев после того, как она в камере смертников сигуранцы родила дочь, ее расстреляли.

Такими были люди, о которых рассказывает в этой книге Г. П. Марцишек.

Партизаны отряда Бадаева (Молодцова) недолго пробыли в рядах сражающихся за Родину. Но как первые ручейки весны, их боевые дела разлились в широкий поток народного мщения, борьбы, которая увенчалась величественной победой. Этим они достойны вечной славы.

А. Куварзин.

Глава I

В один из тяжелых дней обороны, придя с работы, я застала дома своего мужа Ивана Ивановича Иванова. Виделись мы с ним урывками: экипаж судна «Красный Профинтерн», где Иван Иванович работал механиком, был переведен на казарменное положение.

Порт беспрерывно бомбили, и каждая бомбежка вызывала страх за жизнь дорогого мне человека. Его приход очень обрадовал меня, а настроение удивило: обычно спокойный и уравновешенный, он был сегодня чем-то взволнован.

— Видишь ли… — словно колеблясь, заговорил он, — дело в том, что я дал согласие пойти на такой участок борьбы, где будет наиболее трудно… Мне поручили спросить тебя: можешь ли ты быть моим боевым товарищем. Понимаешь, работать придется, очевидно, здесь, но, возможно, вдали друг от друга. А работа будет такой, что под силу только смелым, волевым людям.

— Ты считаешь меня нестойким человеком?

— Нет! Иначе, я сейчас не говорил бы с тобой об этом. Но там нужны очень крепкие нервы. Если растеряешься, можешь погубить себя и товарищей. А ты… недавно не выдержала… стала прощаться со мной…

Я опустила глаза, вспомнив, как однажды, когда фашистские стервятники бомбили приморскую часть города и порт, я растерялась. Несколько бомб упало вблизи нашего квартала. Дом трясло, как в лихорадке. Муж продолжал лежать, прислушиваясь к разрывам. Я же начала кричать: «Ваня, прощай!» Но меня отрезвил спокойный и даже холодноватый голос: «Погоди прощаться, я пожить еще хочу. И поживу!» — Сегодня он справедливо упрекал меня в малодушии.

Видя мое замешательство, Иван Иванович более ласковым тоном продолжал:

— Не сердись, хорошо все взвесь. Не будет у тебя страха перед опасностью — станешь моим боевым товарищем. Мне сейчас надо идти, а ты подумай.

И он ушел…

На душе было тревожно. Что делать? Остаться или эвакуироваться? А выдержу ли?.. И вся холодела, вспоминая о пытках, которым фашисты подвергают свои жертвы.

Герой Советского Союза Молодцов (Бадаев) Владимир Александрович — командир партизанского отряда.

Ночью опять грохот разрывов. Стены колебались. Бомбы рвались в соседних дворах. Спустилась вниз с третьего этажа. В подъезде стояли испуганные женщины, плачущие дети.

— Не волнуйтесь.

В наш дом бомба не попадет, — уверенно сказала я и удивилась тому, что, ободряя других, сама не ощущаю страха. Утром я ответила мужу:

— Пойду, куда пошлют, делать буду то, что нужно Родине!

— Я был уверен, что именно так ты и поступишь, — ответил Иван Иванович, и взгляд его черных глаз стал теплым и ласковым.

Через несколько дней на стадионе «Динамо» я познакомилась с Владимиром Александровичем Молодцовым (в то время он носил фамилию Бадаев). Я слышала от мужа о Владимире Александровиче и думала, что это пожилой мужчина, убеленный сединами. Очень удивилась, увидев человека лет за тридцать, высокого, широкоплечего, с волевым выражением лица и умными серыми глазами. От Бадаева веяло силой, здоровьем и несокрушимой энергией. Он предложил нам с мужем пройтись немного по городу. По дороге мы говорили об обороне Одессы, о героизме советских людей.

На углу улиц Жуковского и Красной Армии (ныне Советской Армии) Бадаев остановился и стал внимательно читать воззвание обкома партии.

…«Город в опасности! Враг у ворот! Все, кто способен носить оружие, — на фронт! Защита родного города — кровное дело всего населения».

— Бьют этих гитлеровцев, как бешеных собак, а они лезут и лезут, — негодовала я.

— Ничего… Каждый из них получит у нас по два метра земли, коль свои гектары им стали малы, — многозначительно заметил Бадаев.

Проходя мимо площади Красной Армии, окруженной пышными каштанами, любуясь зарослями белых, темно-красных роз и разноцветным ковром вербены, петуньи, Бадаев произнес: