Мы, монстры. Книга 1. Башня - [10]

Выдрал руку и вновь двинулся к двери.

— Что мне охотникам говорить? — возмутился ему в спину Дэшон. — На кого мы идем?

— На ?Зверя, — бросил Рен, не оборачиваясь.

— Зверя? — переспроси?л Дэшон. — Которого? У нас тут зверей — куда ни… — оборвал себя, потому что Рен все-таки развернулся и уставился прямо в глаза.

И Дэшон понял, о ком идет речь.

Тот самый главный оборотень. Праотец и Зверь с самой что ни на есть большой буквы. Очередная глупость, выдумка и легенда, надумавшая вдруг стать явью.

Тот, кто обращает людей в монстров, защищает чудовищ и укрывает от охотников. Тот, кто стелет под ноги волчьи тропы и швыряет снежные бури в лица людей, чтобы сбить с пути. Тот, которого нельзя победить — он бесплотный дух.

Говорили, что лишь когда в эти горы пришли люди, он научился обретать плоть. Говорили, он делал уже это дважды за последние столетия — дважды перерождался и дважды был повержен. И каждое поколение охотников готовилось к тому, чтоб одолеть его снова, если придет в третий раз.

А знахари твердили: потому нельзя было людям приходить в эти горы. Не просто так те звались Чужими. Не для людей они были. И без участия люд?ей Зверь никогда не смог бы ожить в полной мере.

Во все это Дэшон не верил. Как объяснить факт, что даарцы никак не справятся с оборотнями? Придумать большого босса, победить которого невозможно. И вечно готовиться к бою.

Но Рену он об этом не говорил: война с оборотнями для Даара была священной. И не ему, пришлому, ставить под сомнение существование ее главной цели.

Но теперь все зашло слишком далеко.

— Того самого Зверя? — спросил Дэшон очевидное. — Ты так решил, потому что этот ревел громче остальных?

— Заткнись, Д-шон! — прошипел Рен и даже почти правильно произнес его старое имя. Что означало, что сейчас он серьезен как никогда. — Ты чужак. Ты его не чуешь. Бей в колокол.

И хлопнул за собой дверью.

Дэшон бегом направился в коридор. Он мог спорить с Даареном сколько угодно, но когда тот отдавал приказы, выполнял быстро и беспрекословно. К тому же, какой бы это ни был зверь, охотников в любом случае нужно созывать.

А даже если и правда тот самый — разве это плохо? Ночной кошмар обрел форму, и теперь его можно победить. Так чем это плохо? Даже если предположить, что он, как говорят, умеет оборачиваться по своему хотению и в человека, и в животное, и в птицу. Что они — птицу не победят? Пусть даже очень большую и злую птицу. А с животным уж точно справятся.

Так чего им бояться? Рычит громко? А Рен себя слышал? Как он сам рычит, когда злится?

Дэшон добрался до винтовой лестницы, взялся за перила, выдохнул и быстро пошел вверх.

“Уйду на пенсию, — мрачно подумал он. — Вот возьму и уйду. Возраст уже не тот, чтоб по лестницам бегать…”

И перешел на бег.

“Оборотни, тропы, звезды, ветви, травы, — перечислял про себя все, что мог вспомнить о Звере. — Человек, животное, птица. ?Хочет уничтожить людей. Очень страшно, да, нас тут все местны?е пытаются уничтожить, и ничего, живем. Громко ревет, значит, большой. Великаны тоже большие. Что я упускаю? Еще раз: оборотни, тропы, звезды…”.

Почему-то покоя не давали звезды.

Говорили, знамением его появления станет яркая звезда в небе. Звезда, которой не было до дня, когда он придет, которой не будет после. А Дэшон никаких новых звезд в последнее время не замечал, хотя небо всегда изучал внимательно. Поначалу, когда только попал сюда, надеялся определить по звездам, куда это его занесло. Потом — по привычке. Звезды тут были близко, низко, небо — чистым, мерцающим, бездонным. Дэшон даже пытался рисовать созвездия и составлять звездные карты. И потому точно знал: никаких новых звезд на небе в последнее время не появлялось.

Он уже почти поднялся по лестнице, почти добрался до колокола, когда споткнулся и схватился за перила и мотнул головой, отгоняя одну простую мысль: день, когда зверь придет, и день, когда зверь заревет, — это разные дни. Вряд ли он родится — и сразу примется уничтожать род людской, так?

И мысль была бы не настолько важной, если б не внезапно вспыхнувшее давнее воспоминание. Дэшон и не думал, что вспомнит об этом, мелкой незначительной детали, мелькнувшей в череде серьезных событий тех дней. С тех пор, черт возьми, уже почти двадцать лет прошло... Да, почти двадцать. Полугода не хватило.

***

Девятнадцать с половиной лет назад Каарэй зачем-то вышел на балкон среди ночи.

Рен тогда был в отъезде, в очередном походе, впервые — без Дэшона, потому что оставил того присматривать за Роанной, которая должна была вот-вот разродиться. К?оролева находилась в своих палатах в окружении знахарей и пов?итух, Дэшон бродил по коридорам, потому что внутрь его не пускали, а сидеть на одном месте он не мог.

Потому и заметил: Каарэй вышел на балкон. Стоял, держась за перила и запрокинув голову. И не шевелился — искал что-то в небе. Пятилетний, он был уже невероятно взрослым, серьезным и по-отцовски мрачным ребенком, потому Дэшона и удивила такая заинтересованность небом. К тому же вышел он в легкой одежде — и тут весь в отца. Дэшон сбросил плащ, шагнул на балкон и набросил Рэю на плечи. Спросил: