Мы-курги - [65]

Под грохот барабанов процессия направилась в ту сторону, где лежали двадцать акров рисового поля. Того поля, с которого начиналось богатство Ченгаппов. Но, дойдя до дороги, все остановились. Я увидела джип и трактор с прицепом и поняла, что традиционная кургская процессия сейчас получит современное оснащение. И не ошиблась. Ченгаппы сели в джип, а рабочие в прицеп трактора. Взревели моторы, и машины тронулись. Према включила приемник, раздались звуки американского джаза. На тракторном прицепе громко и протестующе били барабаны.

У тропинки, ведущей на заветное поле, машины пришлось оставить. На несколько минут все оказались в прошлом Курге. Впереди шла Према со светильником, за ней с ружьем и в белой купье Ченгаппа, затем все остальные. Громко забили барабаны и вскрикнули флейты. Приближался торжественный момент. Там, у дальнего леса, блуждали огоньки таких же светильников и глухо били барабаны.

На поле стояли два срубленных банановых дерева. Около них поставили светильник и блюдо с едой. Рядом с блюдом зажгли еще два светильника. Серп положили тут же. Мистер Ченгаппа разбил кокосовый орех своим пичекатти и обрызгал его молоком светильники. А потом взял серп и ловко, незабытым крестьянским движением срезал несколько колосьев. Поднял вверх ружье и выстрелил. И как бы в ответ со стороны леса раздалось подряд несколько выстрелов. Хозяева Курга стреляли, извещая всех о том, что они срезали первый колос. Они предупреждали, что ружье защитит этот первый колос и последующие.

«Полидева! Полидева!» — закричали все вокруг, и снова забили замолкшие было барабаны. А Ченгаппа стоял, держа в одной руке серп, а в другой ружье. Как когда-то стоял его далекий предок, сжимавший в одной руке серп, а в другой меч. Кургский земледелец, воин и пахарь. Символ прошлого Курга, повторенный в настоящем. Предок, на мгновение возрожденный в потомке, возникший сейчас как видение ушедших времен.

Остальные несколько снопов срезал уже кто-то другой. Пучки колосьев передавали из рук в руки, и иерава и курумба, холея и калпа украшали этими колосьями свои кудлатые головы. И казалось, что эти головы вечают перья ярких тропических птиц. Те перья, которыми украшали себя их предки, когда они еще не знали ни кургов, ни рабства. И когда еще не было праздника под названием хутри. Как и тогда, они пели, плясали и били в барабан лунной ночью. Может быть, поэтому им больше не хотелось ехать на тракторе, и они, покинув грязный прицеп, самозабвенно плясали перед медленно двигавшимся джипом. Мертвенный свет фар освещал их темные, раскрашенные лица. Танец набирал темп, становился все беспорядочнее и был теперь похож на танец-забытье. Гремели барабаны, и синеватый дым взорванных петард поднимался к ослепительной луне. И темнокожие плясуны, опьяненные танцем, уже не видели хозяина, не думали о том, что колосья риса в их руках им не принадлежат, не замечали повелительных, властных глаз хозяйки. В них что-то просыпалось, чего они сами, казалось, еще не могли осмыслить. Их широкие ноздри раздувались, а толстые губы раздвигала улыбка. Внутри каждого из них что-то зрело, непостижимо и таинственно подготовленное чередой уплывших веков, когда их предки-рабы танцевали перед феодалом. Теперь они сами, неимущие кули, танцуют перед плантатором Ченгаппой. Но делали они это иначе, чем те, которых уже нет. Они танцевали «против». Да, именно так. «Против» звучали их барабаны. «Против» призывно пела флейта. У них не было пока ничего другого, чтобы выразить это родившееся и растущее «против». Поэтому они его танцевали. Но радость, возникшая там, у хозяйского костра, не уходила. И, соединяясь с этим «против», она обретала новое качество. Крылатое качество освобожденности. Они танцевали, и красная звезда «Рохини» светила им.

― Они дотанцуются, — сказала миссис Ченгаппа, почувствовав что-то неладное. — Они у меня дотанцуются…

Дома миссис Ченгаппа по обычаю этого праздника омыла ноги мистера Ченгаппы перед входом в канникомбре. Но делала она это рассеянно и хмуро и о чем-то все время думала. Мистер Ченгаппа выпил традиционное молоко, а принесенные колосья поместили под священной лампой.

― Полидева! Полидева! — вновь закричали все. Миссис Ченгаппа тоже кричала. Но в ее голосе не было ни праздничности, ни хозяйской уверенности. Она делала это почти автоматически. Мистер Ченгаппа скатал из рисовой муки, смешанной с наструганным кокосовым орехом, молоком и медом, шарики — «елакки путту». Шарики были липкими и напоминали замазку. Он бросал их в потолок, и когда очередной шарик прилипал к потолку, мистер Ченгаппа говорил:

— Это тебе, Аппанна!

— Это тебе, Чиннаппа!

— А это тебе, Мутамма!

Мистер Ченгаппа кормил предков, называя их по именам. Все шарики прилипли к потолку, и миссис Ченгаппа повеселела. Духи предков приняли подношение. Теперь они, дай бог им покой, защитят все, чем она владеет…

А на следующий день, с утра, по всему Кургу снова загремели барабаны. Но звук их был жестче и суше тех, которые били накануне. Начались танцы кургов. Они были совсем не похожи на те, которые я видела в имении Ченгаппов. Это были танцы другой расы и другого народа.