Мы истребляем людей (сборник, том 2) - [62]

Не существовало бы Поля для Ошибки, если бы много людей не подпадали под определенную классификацию. Произвольная выборка одного случая походила на эксцентричность со стороны Фергюсона. У него не было аргументов, которые он мог бы предъявить на всеобщее обозрение. Он был предшественником Галилея, утверждавшим, что Земля вертится. И не было у него телескопа, каким мог бы воспользоваться любой другой.

И что он мог с этим поделать?

Только то, что уже сделал.

Психиатры могли помочь ему до определенной точки — предела видимости их, фигурально выражаясь, телескопов.

Но Фергюсон не осмеливался сказать им, что именно он подозревает, из страха, что на него тут же наклеят ярлык больного психозом. На деле, он должен был подвергнуть психоанализу самого себя, — как известно, это труднейшая задача, — и попытаться выделить и проанализировать безымянный, конкретный смысл, который подсказал бы ему, чем именно является Лоусон.

Между тем Бенджамин Лоусон спокойно продолжал заниматься своим делом.

Получив немало денег от БСЛД в результате его авантюры с водохранилищем, он вложил их в дело через инвестиционного брокера и арендовал небольшой дом, полностью оборудованный всевозможными Службами. Казалось, он хотел избежать ответственности. Был в его жизни какой-то привкус игры. Пища, приготовленная и горячая, прибывала сразу с недельным запасом, так что ему оставалось лишь нажать кнопку и выбрать блюдо. Затем он нажимал другую кнопку, и начиналась автоматическая уборка. Так как дом был функционален, не было никаких пылеуловителей, а кондиционеры и автоматические приспособления заботились о неизбежной грязи, которая встречается везде, кроме полного вакуума. В нескольких сотнях миль от дома располагалась спортивная площадка, и Лоусон частенько летал туда, чтобы покататься на лыжах, поиграть в теннис, в энергичную игру в скатч или просто поплавать. Он закупил тысячи книг, как бумажных, так и на кассетах, и читал все подряд. У него была химическая и прочие лаборатории, чисто любительские. Так, забавы ради, он как-то раз сам сварил мыло, и только хлорофилл-дезодораторы спасли его бунгало от отвратительного зловония.

И он по-прежнему нигде не работал.

Год спустя он избил полицейского. К тому времени у него как раз кончались деньги.

Фергюсон в то время продолжал работать над собой. Он обнаружил неосуществленные до настоящего времени психозы, включая младенческое желание, о котором впоследствии все забывают, достать луну с неба, и по замечательной серии ассоциаций, включающей зеленый сыр, масло и хлеб, разрешил себе вспомнить об отце. Фергюсон связался по видеофону с отцом — дряхлым не интегрировавшимся стариком, который проводил время, коллекционируя грязные лимерики, и не почувствовал ничего, кроме скуки, когда его престарелый родитель принялся по три раза подряд декламировать эти лимерики. Фергюсон выключил связь в полной уверенности, что его отцу давно уже нужен психиатр, и вернулся к своему самоанализу.

И тогда Лоусон отпинал полицейского.

— Но это же было больше двух лет назад, — сказал с экрана Арчер. — Я помню, вас тогда это разозлило. Однако с тех пор прошло два года! Лоусон ведь больше не покупал никаких страховых полисов, не так ли?

— Вопрос не в этом, — сказал Фергюсон, чувствуя, как подергивается щека. — Все, кроме меня, забыли о Лоусоне, который остался в архивах просто как очередное дело. Я позвонил, чтобы узнать, потеряли ли и вы к нему интерес.

Арчер издал уклончивое хмыканье.

Фергюсон глядел на него. Их разделяли многие сотни миль.

— Я готов держать пари, — добавил он, — что имя Лоусона записано у вас в календаре как кандидата на будущую проверку.

Арчер колебался.

— Ладно, — сказал он наконец. — Вы победили. Но это же простая процедура. Я проверял его каждые шесть месяцев. Я так делаю со многими — я ведь уже говорил вам, что никогда не рискую. К счастью, сотрудники у меня компетентные, так что я могу выкраивать время на это. Но это — всего лишь рутина.

— В других ваших случаях, может быть, это и рутина, — сказал Фергюсон, — но только не говорите мне, что так же обстоят дела и с Лоусоном.

— Я знаю, что у вас выработалась к нему настоящая фобия, — усмехнулся Арчер. — Есть ли что-нибудь новенькое?

Фергюсон задумчиво поглядел на Арчера, думая о том, сколько именно он может позволить себе рассказать. И решил строго придерживаться фактов.

— Вы знаете, чему я верю, Арчер. Но у меня нет доказательств. Он очень осторожен и никогда не делает ничего, что выдало бы его. При этом он не дает ни малейшего намека на то, что именно собирается сделать, когда использует свои... способности. И мне кажется, я понял почему.

— Может быть, просто потому, что он — обычный человек без всяких там особых способностей? — тихонько спросил Арчер.

— Нет, не может быть! Я скажу вам, как это обстоит на самом деле. Он — все еще ребенок.

— В двадцать три года-то?

— Вы также помните возраст всех ваших рутинных случаев? — усмехнулся Фергюсон.

— Ну, продолжайте же, — сказал Арчер, пожав плечами.

— Я очень тщательно изучил его дело. Из собранной информации я составил диаграммы и графики и показал их специалистам. Получив их мнения, я провел сравнение. Сравнение с образцом активности Лоусона в ту пору, когда он был двенадцатилетним ребенком. Со всеми вариациями. Интеллектуально ему сейчас не двенадцать лет, но его рекреации — периоды расслабления, когда различные центры мозга не находятся под полным контролем разума, — начинают показывать кое-что важное. Он мыслит, как взрослый, но играет, как ребенок. У него задержанное развитие, вот что.