Мы истребляем людей (сборник, том 2) - [61]

— Будит в вас мерзавца? — переспросил психиатр. — И как же именно?

Фергюсон рассказал ему все.

— Таким образом, у него ничего нет, — закончил он. — Даже невроза, насколько мне известно. Но меня тревожит этот парень. Он берет двадцать два страховых полиса, и... я уже боюсь, что могу начать чувствовать позже.

— Вы просто отождествляете себя с БСЛД. Думаю, мы можем избавиться от этого. Сублимированием или чем-то подобным. Главное — удалить причину. От одного глотка еще не становятся алкоголиками. Мы проведем вас через специальную подпрограмму, Фергюсон.

— Я все время думаю о зрелых гориллах. Для меня было бы хорошей терапией поехать на охоту и пострелять самцов горилл. Хотя я не уверен. Это ведь может привести к клаустрофобии или агорафобии. Я имею в виду страх перед открытым пространством, а не страх перед толпой. Тогда мне нужно провести какое-то время в одном из тех маленьких строений, которые предсказывают погоду. А как насчет обитой войлоком палаты, стены которой то сжимаются, то раздвигаются?

— А как насчет успокоительного? — вмешался психиатр. — Проблема с такими, как вы, в том, что вы видите простую заусеницу и тут же начинаете думать, что это серьезный психоз. Мелкие проблемки обычно автоматически исправляются сами собой. Мы храним полные карты всех штатных работников и знаем о вас гораздо больше, чем вы думаете. С вами все в порядке. Но, только чтобы осчастливить вас, мы пройдем через подпрограмму и удостоверимся, что вы не оборотень... хотя, если бы вы не были приспособляемым, то не добились бы таких успехов на службе.

— А что делать с Лоусоном? — печально спросил Фергюсон.

Разумеется, о нем уже позаботились. Разумеется, БСЛД вызвало Лоусона для повторной проверки. Он прибыл весьма охотно, очевидно, подавив легкое удивление. В Фергюсоне окончательно окрепло убеждение, что психиатры ничего не обнаружат. Все прежние приступы растерянности и страха объединились, чтобы подсказать ему, что кем бы Лоусон ни являлся, он явно был неподвластен точным инструментам БСЛД. Единственный способ обнаружить его отклонение от нормы состоял в том, чтобы скорректировать эффект, который он оказывал на другие объекты — именно так заподозрили в свое время существование Плутона, прежде чем обнаружили его на практике.

Но психологическая схема Лоусона показала отсутствие экстремальных отклонений от нормальности.

Он скрыл высокую сопротивляемость, но так поступают и многие другие. Повторной обработкой пентоталом натрия не удалось сломать все его барьеры — что тоже не было таким уж незнакомым явлением. Он лежал на кушетке, введенный в транс специальными препаратами, но его ответы на вопросы совершенно не удовлетворяли Фергюсона.

— Как вы себя чувствовали, когда бросили фенилтиомочевину в водохранилище? — спросили его.

— Я чувствовал себя хорошо, — ответил Лоусон.

— Но вы же помните, мы вроде бы договорились, что вы не будете бросать фенилтиомочевину в водохранилище?

Молчание.

Вопрос повторили.

— Нет, — ответил Лоусон.

— Вы можете ударить полицейского?

— Нет.

Что же можно было сделать еще из того, что не было сделано? Ему дали дополнительную дозу гипнопрепарата, еще тщательнее, чем прежде, закрепив в нем кодировки. Но он был вписан в Поле для Ошибки. Он был не часто встречающимся типом личности, но все же в рамках нормы. Если у него и были какие отклонения, выходящие за эти рамки, то психиатры не сумели их обнаружить. А Фергюсон был уверен, что такие были. Главный вопрос: как убедить в этом других? У БСЛД было ровно столько же доказательств, сколько и у Фергюсона, если это вообще можно назвать доказательствами. Очевидно, нельзя. А пункты, которые убеждали самого Фергюсона, были такими эфемерными, что на них нельзя было строить доказательства. Иногда он сам чувствовал сомнения, но всегда отбрасывал их и возвращался к слепому, нелогичному убеждению, которое не выходило у него из головы. Сверхчувствительность? Может ли это быть ответом? Много лет назад он интересовался теоретическим вопросом о супермене, и в те времена, глядя искоса на того или иного субъекта, Фергюсон думал о том...

Но никогда раньше он не чувствовал такого убеждения. Частью разума, которая, казалось, была такой же специализированной и безошибочной, как радар, чувствительностью, которой, по-видимому, обладал только он, Фергюсон знал ответ. Он всегда в глубине души ожидал, что однажды теория супермена станет практикой. Теперь он думал, что вот оно — случилось! Но как убедить в этом тех, у кого нет такого же убеждения, возникающего из каких-то внутренних процессов, которым он даже не мог дать название? С таким же успехом Фергюсон мог бы объявить о втором пришествии Мессии. В лучшем случае его бы тут же выбросили, как поломанную деталь. И общественное недоверие лишило бы законной силы истину... если это вообще была истина. Никогда еще не было такого, чтобы какому-то человеку, утверждающему, что он Наполеон, тут же поверили бы без достаточных доказательств. До Галилея, сказал себе Фергюсон, наверняка было много сумасшедших, которые, среди прочих заблуждений, были убеждены, что Земля вращается вокруг Солнца.