Мы идём к Луне - [6]
— Это жар-птицы! Жар-птицы Кабаньего болота! — догадался взволнованный начальник экспедиции. — Видишь, у них золотые перья в крыльях? Ты видел?
И носильщик видел! Целая стая маленьких жар-птиц. И они живут только на Кабаньем болоте!
— Очень красивые птицы, — согласился носильщик. — А знаешь, как их зовут? Свиристели. Послушай, как они переговариваются.
«Цвирь-цвирь-цвирь!» — слышалось в глубине рябиновых кустов. Тоненький чистый перезвон, будто родник по камешкам журчит.
— Цвирь-цвирь-цвирь, — заговорил с птицами начальник экспедиции на свиристельем языке. — Цвирь-цвирь! Вы нас не бойтесь. Мы путешественники. Мы идём в Берёзовый лог. Мы идём к луне. Знаете что? Вы не видели старичков-лешачков? Они в белых шапках и с кошёлками, а в кошёлках — волшебная трава…
Птицы удивились, что охотник знает птичий язык. Некоторые даже перепорхнули ближе, защебетали часто-часто, хотели, должно быть, рассказать про лешачков, но вдруг откуда-то сверху послышался ужасный свист! Не свист, а пронзительный разбойничий покрик, от которого леденела кровь в жилах. Стая — будто её ветром сорвало — разом вспорхнула, торопливым зелёным облачком помчалась прочь, быстрее, быстрее к дальнему лесу…
Что случилось? Кто кричал? И тут охотники увидели: с неба на свиристелей падало что-то белое, стремительное, страшное. Вот оно уже настигает птиц, сейчас врежется в середину стаи… И всё нарастал ужасный разбойничий посвист.
Это была огромная птица с огромными широко распахнутыми крыльями, с мохнатыми ногами.
Вот она, щёлкая клювом, мечется уже среди свиристелей: глазастая голова, страшные когтистые ноги. Птица-разбойник рубит направо и налево белыми острыми, как сабля, крыльями…
Лупастый хватала
Это был лунь. Он взмывал вверх и снова падал на стаю. Свиристели кидались врассыпную. «Цвирь-цвирь!» — слышалось пронзительное, отчаянное. Скорее, скорее к лесу! Стая то рассыпалась, то вновь собиралась торопливым испуганным облачком. Спешила, спешила… Лунь, треща клювом, рубил крыльями, метался молнией среди стаи, снова и снова падал сверху. Страшный бросок сверху — и одна свиристель отстала, заметалась, а лунь гнал её дальше и дальше от стаи, от спасительного леса… Он бил крыльями, прижимал мечущуюся птицу к земле и уже протягивал жадно растопыренные когти…
— Эй ты! — кричал охотник. — Не трогай её, она тебе ничего не сделала! Уходи, хватала противный, глазастый, лупастый!..
Охотники топали ногами, кричали. Ах, как хотелось помочь мечущейся в страхе птице, такой маленькой, такой беспомощной жар-птице Кабаньего болота! Но всё ближе стремительная белая тень, вот она настигает, настигла, бросок — и когти сомкнулись. Охотники видели, как мохнатые когти схватили, смяли живую птицу, скомкали, сломали крылья, и тотчас погасли золотые и малиновые искорки, сыпавшиеся в полёте…
— Отпусти её! — кричал охотник. — Ей же больно. Стой! Стой! Отпусти, дурак!
Но белый пират не слышал. Всё выше забирая над болотом, он улетал прочь, лениво махая широко распластанными крыльями.
И тут только охотник вспомнил об оружии. Пах-пах-пах-пах! — отчаянная длинная очередь. — Пах-пах!
Но где там! Лунь не спешил, направляясь к лесу, и было видно, что в когтях у него живая птица. И головку с хохолком было видно, и хвост. А вместо крыльев торчали в стороны переломанные пёрышки.
Ах, как ей сейчас страшно, как больно! Как бьётся у неё сердце! Ведь она живая и всё видит. И задыхается в железных когтях.
Пах-пах-пах!
Выстрелы гремели над Кабаньим болотом, но белый разбойник, не обращая внимания, удалялся с добычей. Охотник выхватил револьвер-автомат — одна длинная очередь, другая. Стволы нагрелись, пахло порохом над Кабаньим болотом, но всё напрасно…
В конце концов охотник отбросил оружие, сел на снег и заплакал.
— Ей же больно… — повторял он. — Она же маленькая, а он её схватил. Противный, глазастый, лупастый хватала…
— Конечно, больно, — сказал отец. — Но что делать? Для неё всё кончено.
— Почему кончено? Куда он её несёт?
— В лес. Сядет на дерево и позавтракает.
— Живая птица — завтрак?
— Выходит, так. Лунь — охотник, а свиристель — его добыча. И ничего тут не сделаешь. Вот если бы ты луня убил, это было бы неправильно.
— А правильно, что он большой, а она маленькая? И ничего ему не сделала. Он неправильный охотник. Пусть бы нападал на такого же когтистого луня и дрался, раз ему, дураку, охота драться.
— Он нападает не драться, а потому что голодный. Кстати, убивает он не всех. Кто ленивый, кто раззява и забыл, что на свете есть лунь.
— А кому он нужен, твой лунь? Он лупастый, крикастый, противный хватала.
— Нужен. А то бы птицы стали ленивые, разучились летать и даже петь. Ты заметил: лунь схватил не самую быструю свиристель, а беспечную лентяйку.
— Она не лентяйка. Она испугалась.
— За это и поплатилась жизнью. Одного не пойму: зима, а лунь ещё не отлетел на юг. И почему белый лунь, луговой хищник, оказался в лесу? Странный какой-то.
— Он не странный, а браконьер, вот он кто. Не улетает на юг и всех тут ест. Когда вырасту и будет у меня настоящее ружьё, всех луней прогоню. Чтобы никто никого не хватал. Чтобы законы были справедливые, а не такие. Ешьте друг друга, хватала хваталу, — вот какой будет закон.
