Мы глупы и бедны - [5]

И как бы ни кичились мы, сверхнародные общественные классы, своею культурою, не можем мы заглушить в себе болезненного, тоскливого чувства, что мы живем жизнью не настоящею, что вот мы уже чуть не двести лет все что-то представляем, все силимся чем-то казаться, но не умеем быть, – что пошлость, разъедающая пошлость, как казнь, преследует нас по пятам! И вот, даже и к концу XIX века, обретается вся наша интеллигенция расписанною по табели о XIV немецких рангах, и столицею русского народа и Святой Руси – город с немецким прозванием, чуть не за русским рубежом, где-то на Ингерманландской трясине лицом к Европе, задом к России: достойная иллюстрация этого исторического периода! Однако, какой же из этого следует вывод? Не тот ли, что чем культурнее, тем слабоумнее, чем сильнее цивилизация, тем слабее здравый смысл? Вывод, по-видимому, чудовищный. Неужели и в самом деле Нам просвещенье не пристало, И нам осталось от него Жеманство – больше ничего!

Предвидим заранее взрыв негодования, особенно со стороны тех, что числят себя «на уровне европейского прогресса», и целый поток соответственной брани и обвинений в мракобесии, во вражде к науке и просвещению и т. д., и т. д. Но такому дешевому и притом самодовольному негодованию отдадутся лишь именно те, коих можно признать по преимуществу представителями «глупости», той исторической глупости, о которой идет наша речь. Не с ними и наша беседа; вопрос поставлен не нами, а самой жизнью и требует разрешения. Что же, культура ли виновата, мы ли, русские, виноваты, оказались не способными к культуре?.. Но западноевропейская культура там, у себя на Западе, не только не оказывает такого печального, отрицательного, разрушительного воздействия на общество, как у нас, но укрепляет ум и волю, раскрывает и развивает внутреннее содержание народного духа и приносит, правда рядом и с гнилыми, обильные благие плоды. Значит ли: только нам она не годится? Но почему? Потому ли, что она западноевропейская, чужая, и собственно к ней-то мы оказываемся неспособными? В таком случае следовало бы предположить, что мы способны были создать свою особенную культуру, помимо Запада, и не создали ее только по какой-то оплошности, случайно взяв налево вместо того, чтоб пойти направо? Хотя бы и можно было поискать ответа и на этот вопрос вне готового исторического решения, но эти поиски завели бы нас слишком далеко, к новым вопросам о свойствах и мировоззрениях, религиозных и жизненных, Востока и Запада, о роли того и другого во вселенском развитии человечества и т. д. Ограничимся же решением историческим, тем более что ни прочие восточные или православные славянские племена, позднее нас выступившие на арену истории, ни даже современные греки, с прирожденным им, по-видимому, духовным наследством Эллады и Византии, не проявляют признаков самостоятельной культуры.

Нет сомнения, что так называемая западноевропейская «культура» – достояние общечеловеческое, тем более, что она и не есть создание одного Запада, как у нас теперь привыкли его определять, а восприняла в себя и весь культурный подвиг древней Греции, и все умственное и духовное богатство Рима, и с Востока свет веры Христовой; она – этап на пути всемирно-человеческого просвещения, – которого, стало быть, миновать нам было невозможно.

«Там солнце мудрости встречали наши очи!» – говорит Хомяков про Запад, призывая «дремлющий Восток» к пробуждению… Но дело в том, что не все в западной культуре принадлежит к области всемирно-исторической и общечеловеческой: на многом лежит характер местный, случайный, временный и чисто внешний. Прежде же всего необходимо точнее определить этот термин «культура», которым вытесняется теперь старый термин «цивилизация» и который в обиходной речи употребляется безразлично – вместо слов «образование» и даже «просвещение». Однако, в сущности, эти два понятия: «культура» и «просвещение» – вовсе не тождественны. Собственно ведь только просвещение «есть на потребу», и если можно спорить о том, способен или не способен такой-то народ к культуре, то едва ли можно усомниться в способности какого бы то ни было народа к просвещению наукой и знанием, – раз он мог восприять свет истинной веры и устранены внешние препятствия к его развитию. Различие между обоими терминами можно всего лучше пояснить наглядно. Странно было бы выразиться, например, про кафешантаны, каскадные песни и тому подобные развратные зрелища, что они «плод просвещения»; но что они плод современной цивилизации или культуры нравов, это выражение верно. «Культура» в сущности – понятие внешнее, чуждое определенной нравственной подкладки и даже определенного содержания. Этот термин, взятый из области садоводства, означает возделку, обработку, воспитание. В высшем своем смысле, в связи с идеей просвещения, он знаменует собою, пожалуй, возделанный, воспитанный веками ум человечества; но в обыкновенном значении под ним разумеется отражение возделанной знанием мысли и духа в людском общежитии, – утонченность нравов, инстинктов и вкусов, безразлично в каком – добром или недобром смысле. Известно, что слишком усердная культура губит растение. Яблоня холеная, гретая, выросшая в навозе, дает плоды вкуснее и нежнее яблони, выросшей на воле, в природном грунту, – но первая хилее и кратковечнее…