Мы — дети сорок первого года - [3]

В деревенской школе мы привыкли своевольничать, да оно и понятно: мужчин-учителей там не было, одни женщины… Такие же, как мы, голодные, в холодных избах, дровишек — печку затопить — и тех нету… А мы храбрились перед ними: мол, погодите, может, еще и нас на войну заберут, одни останетесь! И, по праву заместителей настоящих мужиков, некоторые из нас уже покуривали, ходили в школу когда захочется, а то и вовсе бросали учебу. После такой вольницы нам, конечно, нимало не понравилось, что московский татарин установил над нами твердую власть — на перемене самые недовольные пытались храбриться:

— Ну-у, поду-умаешь, не таких в бараний рог сгибали, еще посмотрим!

— А у нас-то как было, вот слушайте… Вреднее этого в сто раз химию преподавал один, ого! Бац! — ему в лоб из рогатки один парень. После этого как шелковый стал…

— А у нас было…

— А в нашей деревне…

Ребята шумели, ярились, но, наверное, каждый уже понял: все это — попусту, все равно что после драки махать кулаками. Прекрасно знал об этом и Зарифуллин, потому он не вмешивался в разговоры, стоял молча у окна, глядел на далекие, по горизонту, копешки…

СИСТЕМА КРОВООБРАЩЕНИЯ ЧЕРНОГО ТАРАКАНА

Аркя́ша Пермяков парень-то русский, его по-настоящему, наверное, Аркадием звали. Поначалу… Ну, а поскольку жил он с рождения и до сих пор безвыездно в татарской деревне, то и превратился в Аркяшу; Аркяша, и все тут! Ничем он от нас и не отличается, по-русски даже говорит ничуть не лучше, потому как родители его, тоже всю жизнь проживавшие среди татар, объясняются исключительно на татарском языке. Аркяша одет точь-в-точь как мы: бешмет на нем с брезентовым верхом, на ногах крашеные подшитые валенки, и все отличие его — в русской фамилии.

Отец его, Иван Пермяков, — деревенский ветеринар. Впрочем, у нас в народе такого слова — «ветеринар» — и нету, а называют его «лошадиный брач». Он, может, козу твою захромавшую вылечит и корове отелиться поможет — а все одно его, Пермякова то есть, «лошадиным брачом» прозывают. Говорили по деревне, будто Аркяша после седьмого класса поедет учиться в город на такого же лошадиного брача, но вышло по-другому: наверно, Аркяше показалось лучше стать учителем — учитель, брат, это важный человек! — и поехал он вместе с нами в педучилище. Темный пока Аркяша, как и мы, ничуть не светлее, но вдруг отличился очень. Где? А на уроке русского языка.

Был этот урок вторым по счету, и мы думали, что сейчас-то и начнется самое противное и скучное: разные там подлежащие да сказуемые, которые никак не желают отыскаться, правила, которые никогда не запомнить, и все такое и тому подобное. Оказалось, однако, ошиблись мы. А было вот как.

— Вы, ребятки, дети колхозников-крестьян, — повел свою речь московский татарин, по нашему «Очкастый». — В недалеком будущем многие из вас станут учить деревенских ребятишек. Поэтому и не помешает вам познакомиться с некоторыми словами, без которых в деревне очень трудно обойтись. И еще запомните: слова, которые мы вместе с вами сейчас запишем, знает не каждый русский, особенно тот, кто, например, живет в городе. Ну, допустим, как у вас, в татарской деревне, говорят о коне красноватой масти?

Вопрос этот для нас — прямо пустяк.

— Кызы́л туры́! — кричим мы, перебивая друг друга.

— А желтый конь?

— Сары́ туры!

— Черный?

— Кара́ туры!

— Понятно. Теперь скажите, как все это будет по-русски?

Мы озадаченно пыхтим. Альтафи́, который из Муралей родом, обернувшись ко мне, шепчет и щурится по-дурацки:

— Конец нам, парень, во́ вляпались! Здесь же этих готовят… коновалов…

Но ответить ему я, кажется, не успел, потому как учитель завалил нас целым ворохом новых вопросов:

— А как будет по-русски «бекель»[2]? А «бекель йоны»[3], скажем? Не знаете? Ну да не мудрено — русские, и то не все знают! Тогда запишите…

Вот на этом уроке Аркяша здорово отличился — сумел правильно ответить на все вопросы учителя. Московский татарин даже похвалил его: «Ай да Пермяков! Боек, шустер, молодца, как говорится, по обличью видно!» Аркяша так и засиял, будто он и впрямь молодец. Мы же, шмыгая от удивления носами, списывали с доски незнакомые слова. Оказывается, если у двух коней одинаковой масти разного цвета хвосты и гривы, они по-русски и называются по-разному; вот это да! Новых названий хватало даже на татарском — к примеру, кони, как выяснилось, по масти разделяются на таких, какие нам вовсе до этого были неизвестны. «Кола́», скажем, или еще «алмачуа́р»…[4] Видали? И откуда он только все знает, московский-то, городской человек? Скажешь, сам лошадиным брачом работал. А может, и вправду лошадиный брач, а? Во время войны ведь все перепуталось, теперь не поймешь: был человек ветеринаром, а потом, глядишь, учителем стал. Вон начальник лесхозовской почты, шестидесятилетний Иван Георгиевич, преподает же нам основы рисунка, правильно? Да что там! Завхоз училища Исмаги́ль-абзый[5] зоологии нас учит, вот ведь какие бывают чудеса!

И мы твердо решили, что московский татарин не иначе как бывший лошадиный брач; особенно на этом настаивал Альтафи. Недаром, мол, он еще на первом уроке разорялся: татары, мол, говорят «брач», у меня, мол, душа от этого страдает… Понятно, раз его самого касательно, тогда, конечно, страдает… Одно только не сходилось: лошадиные брачи внешне всегда были очень неказисты. Пермяков наш, к примеру: на плече у него день и ночь толстая вонючая кожаная сумка, сам небрит и пропитан сильным запахом дегтярного лекарства, а также, конечно, устойчивым запахом чеснока… Ходячий букет в сапогах и кожаной фуражке. А этот? Черт его знает!..