Музыкофилия - [156]

Утрата понимания смысла, неспособность схватывать категории предметов очень характерны для «семантической» деменции, которая развивается у таких больных. Когда я начал петь «Рудольф, красноносый северный олень», Луис подхватил песню и допел ее до конца. После этого, правда, он не смог сказать, что такое «северный олень», и не узнал его на рисунке. Это означает, что у него отсутствует не только вербальное или визуальное представление о том, что такое северный олень, у него нет даже образа северного оленя. Он не смог ответить на мой вопрос о том, что такое Рождество, хотя беспрерывно напевал: «Мы желаем вам веселого Рождества».

Мне показалось, что, в определенном смысле, Луис существует только в настоящем, в акте пения, говорения или действия. Боясь бездны небытия, разверзающейся у него под ногами, Луис вынужден беспрерывно петь, говорить и двигаться.

Такие пациенты, как Луис, часто кажутся окружающим здоровыми и интеллектуально интактными по сравнению с больными с прогрессирующей болезнью Альцгеймера. При формальном тестировании умственных способностей первые могут давать нормальные или даже высокие результаты, особенно на ранних стадиях заболевания. Поэтому можно думать, что эти пациенты, строго говоря, страдают не деменцией, а амнезией, утратой фактического знания, например, знания о том, что такое Рождество или северный олень или океан. Это забывание повседневных фактов – «семантическая» амнезия – поражает контрастом с их способностью живо вспоминать события и переживания из жизни, о чем пишет Эндрю Кертес. Эта картина противоположна клиническим проявлениям у большинства больных с амнезией, которые сохраняют фактические знания, но теряют автобиографическую память.

Миллер писал о «пустой речи» у больных с лобно-височной деменцией, и действительно, большая часть того, что говорил Луис, была чем-то повторяющимся, отрывочным и стереотипным. «Я уже много раз слышала все, что он говорит», – сказала нам его жена. Тем не менее в бессмысленной речевой продукции Луиса можно разглядеть островки смысла, моменты просветления – например, когда он говорил о том, что не работает, ничего не помнит и вообще ничего не делает. Это были реальные, невероятно трогательные чувства, несмотря на то что продолжались они всего пару секунд, а потом Луис забывал о них и снова окунался в сумятицу своей рассеянности.

Жена Луиса, наблюдавшая этот распад в течение предыдущего года, выглядела больной и изможденной. «Я просыпаюсь по ночам, – говорила она, – вижу его рядом с собой, но понимаю, что на самом деле его нет рядом, это не он лежит рядом со мной. Когда он умрет, мне будет очень сильно его не хватать, но в каком-то смысле его и так уже нет, это уже не тот живой, веселый человек, которого я знала раньше». Она также боится, что его импульсивное, беспокойное поведение рано или поздно закончится несчастным случаем. Что думает и чувствует по этому поводу сам Луис, мы едва ли узнаем.

У Луиса нет никакого официального музыкального или певческого образования, хотя временами он пел в разных хорах. Но теперь музыка и пение стали смыслом и главным содержанием его жизни. Пение его отличается энергией и вкусом, оно, несомненно, доставляет ему настоящее удовольствие, а между песнями он изобретает короткие мелодические речитативы, похожие на речитатив о кофе. Если его рот занят едой, он пальцами выстукивает ритм и при этом любит импровизировать. И дело здесь не только в чувстве, в эмоции песни – которые, я уверен, он «схватывает», – но и в музыкальных рисунках, которые волнуют и чаруют его, помогают ему держаться. Когда они по вечерам играют в карты, рассказывала миссис Ф., «он любит слушать музыку, постукивает пальцами или ногой в такт мелодиям, обдумывая ход. Он любит народную музыку и старые песни».

Вероятно, Брюс Миллер выбрал Луиса Ф. для того, чтобы показать мне, потому что я рассказал ему о Вере, ее расторможенности, ее беспрерывной болтовне и пении. Но есть множество других путей, говорит Миллер, которыми музыкальность проявляется у больных с лобно-височной деменцией и захватывает их целиком, становясь главным и едва ли не единственным содержанием их жизни. Он написал о нескольких таких пациентах.

Миллер описал одного человека, у которого лобно-височная деменция развилась после сорока лет (лобно-височная деменция, как правило, наступает в более молодом возрасте, чем болезнь Альцгеймера). Этот человек все время свистел. На работе его прозвали Свистуном, так как он постоянно насвистывал классические и народные мелодии или пел песни о своей птичке[135].

У больных могут также меняться музыкальные вкусы и пристрастия. К. Джерольди и соавторы описали двух больных, чьи многолетние музыкальные вкусы резко изменились после того, как у них началась лобно-височная деменция. Один из них, престарелый адвокат, всегда предпочитал классику и терпеть не мог поп-музыку, называя ее невыносимым шумом. Заболев, этот человек воспылал страстью к музыке, которую прежде ненавидел, и теперь слушает итальянские эстрадные песни на полной громкости по много часов в день. Б. Ф. Бёве и Й. Э. Чеда описали другого больного с лобно-височной деменцией, который вдруг полюбил польку