Несколькими часами позже, в землянке, укрытой непроходимой чащей леса, Прохор ревниво следил за ловкими движениями сестры-партизанки, перевязывавшей разбитые пальцы пианиста. Прохор принес его сюда на своих плечах и теперь относился к нему, как к ценному трофею.
Когда перевязка была закончена и в землянку вошел "человек в очках", он сказал Прохору:
- Твое счастье: бумаги те самые.
- А то бы? - спросил Прохор.
- Не взыщи... - серьезно сказал партизан. - Мы бы тебя расстреляли за нарушение приказа.
- Крепко у вас, - усмехнулся Прохор и нервно передернул плечами.
- На добровольных началах, - сказал партизан. - А теперь слушай, - и он по-новому, ласково улыбнулся близорукими глазами. - Тут неподалеку спрятан самолет. Берегла мы его как зеницу ока, хотя летать у нас на нем и некому. Нынче же ночью осмотри его, чтобы к рассвету... - партизан выразительно махнул рукой и свистнул. - Отвезешь эти документы.
- Дело! - радостно воскликнул Прохор. - Это - настоящее дело! - тут он поглядел на лежащего на куче сосновых веток пианиста и спросит партизана: А какая машина?
- Кто ж ее знает.
- Ладно, - решительно сказал Прохор. - Какая бы ни была, заберу его с собой.
- Да, здесь ему трудновато будет, - ласково сказал партизан и спросил у музыканта: - А кто же все-таки наворотил то, в чем немчура тебя заподозрила - и тут же пояснил Прохору: - Кто-то мост в такой вид привел, что у фрицев несколько танков под лед ухнули.
Пианист поглядел куда-то поверх головы собеседника. Прохору вспомнился такой же взгляд его, устремленный над роялем, за бархатный занавес кулис. Но теперь вместо черного бархата перед музыкантом была распахнутая дверь землянки, а за нею запушенный снегом дремучий лес. Пианист перевел взгляд на партизан и, смущенно улыбнувшись, сказал:
- Я.
