Музыкант и модель - [30]

– Мари не любит, когда все спокойно, поэтому на ее акварельках всегда шторм. Но когда она попала в настоящий шторм, Том отпаивал ее потом успокоительным.

– У вас не язык, а острое жало, – не выдержала Люсия.

Дэвид развернулся, уперся руками в стены. Волосы закрыли ему лицо, и из-под них он наблюдал за своей мишенью. Он выглядел сейчас, как юный повеса. Люсия хотела сделать шаг назад, но не успела. Ее сжали, выдернули из окружающего пространства сильные, чувствительные руки, и все ее крики протеста оказались беспомощными перед его требовательным ртом. В дьявольских глазах Маковски прыгало и резвилось безумие, будто сознание этого человека отключили одним нажатием кнопки. Справившись с замешательством и позволив себе в качестве исключения минутную слабость, Люсия ответила на поцелуй с таким азартом, которого сама от себя не ожидала. Дэвид стремглав погружался в сон, беспамятство, за ним не угнаться, его можно только наблюдать, им можно только восхищаться. Музыкант, он оставался им и в жизни: сейчас он так же отрешен от реальности, как тогда, за роялем. Страсти, кипевшие в нем под маской артистического равнодушия, выплеснулись наконец наружу. Неискушенная красавица так глубоко дышала, что платье готово было разорваться на ее груди. А он, как змея, вливал и вливал в нее свой яд, и она чувствовала, как этот сладкий яд растекается по всему ее телу.

– Простите, – внезапно прошептал Маковски, оторвавшись от нее, оставив лишь руку на талии своей жертвы. – Простите, я забылся. Хотите посмотреть каюту?

Люсия не могла пошевелиться. Огонь его ладони соскользнул по ее бедру. Она глотала воздух, как выброшенная на берег рыба. Волосы растрепались вокруг ее растерянного лица. Даже те испанские звуки, исходящие из-под его рук на концерте, не позволяли предположить, что в этом надменном гении кроется такая чувственность.

– Что же теперь будет, господин Маковски? – с трудом произнесла она.

Он пожал плечами:

– Не знаю, госпожа Эставес. Скорее всего, вернемся на палубу, так и не совершив экскурсии…

Она подошла к лестнице и, поборов желание обернуться, стала подниматься. На полпути все-таки остановилась и посмотрела назад: Дэвид следил за ней снизу, провожая взглядом каждое колебание ее юбки. Но вдруг, проворно перепрыгнув через несколько ступенек, он взял девушку за руку, поцеловал каждую косточку ее кисти и хотел было переключиться на ладонь, но какие-то внезапные соображения не дали ему продолжить.

– Вы еще долго пробудете в Эйлате? – Заброшенная в сердце Люсии надежда сделала ее еще более податливой, но к Дэвиду уже вернулась сдержанность.

– Нет, еще дня два, – ответила Люсия.

– Я хочу просить вас встретиться завтра.

– Вы просите свидания?!

– Шумных вечеринок больше не предвидится, но не будем называть нашу уединенную встречу свиданием. Это одно из тех слов, которые я считаю банальными, даже, может, пошлыми.

– А еще какие слова вы считаете пошлыми?

– Любовники, например.

– Но ведь названия не меняют сущности вещей.

– Меняют. В название мы вкладываем свою оценку предмета или явления. Без оценок они нейтральны.

– Вы боитесь оценить нашу встречу с точки зрения нравственности?

– Нет, я боюсь, что это сделаете вы. Вам легче убежать, в юности мы более пугливы. Впрочем, мы говорим о будущей встрече, как о существующей и реальной. Это хороший знак. И, пожалуй, даже то, что вы назвали ее свиданием, меня теперь только радует.

– У нас в Испании все называют своими именами.

– У вас в Испании, я так понимаю, не мыслят свидания без любовных утех.

– А вы приглашаете меня на чашечку кофе?

– Если хотите, на стаканчик виски. Чтобы не быть совсем уж пресным.

Люсию раздирали сомнения. Она не знала, почему не отталкивает мужчину, который никоим образом не вписывается в ее жизнь, отказывалась понимать, хорошо или плохо то, что с ней сейчас происходит. За ее плечами трудились, как муравьи, ангелы, но смысл их работы вряд ли был понятен даже им. Только мудрая, далекая судьба знала, зачем она посылает своих гонцов. Люсии она представлялась худой, в белом плаще, с распущенными седыми волосами и – почему-то – с глазами Лиз.

– Где и в котором часу вы хотели бы меня видеть? – по-королевски вопросила Люсия со своего возвышения.

– В половине девятого я буду ждать вас на набережной, недалеко отсюда. Надеюсь, испанское происхождение не позволит вам рефлексировать, как это обычно делают англичанки. Вы знаете, я уже начал волноваться, придете ли вы.

– Я… постараюсь.

Выдернув руку из его цепких пальцев, она выскочила наверх. Прохладный ветер отхлестал ее по щекам, как это должен был сделать, по ее представлениям, Тони. Наступило ожидание колких намеков. Люсия не знала, как долго они находились вне общества, и близкий, уже четко вырисовывающийся берег, заставил ее испугаться. Более всего хотелось, чтобы никто, особенно Тони, не заметил ее отсутствия.

– Как вам наше надводное жилище? – подскочила любопытная Мари.

– Мне понравились ваши акварели.

– О, Дэвид вам и это успел показать?

– В первую очередь, – смущенно ответила Люсия.

– Я начала рисовать вместе с сыном, но ему надоело, как только он научился держать карандаш, а я все еще никак не успокоюсь.