Музыка жизни - [29]

Шрифт
Интервал

в почете прежние ребята,
богаты и лауреаты,
и телом, и душой пузаты,
пропал их праведный запал.
Теперь, в конце восьмидесятых,
оборотились в доставал…
Какая жалкая расплата!

1989

* * *

Я тороплю и тороплюсь!
Я, как курьерский поезд,
куда-то бесконечно мчусь,
никак не успокоюсь.
Несусь без остановки,
не надо, мол, парковки,
я лишь в лихом движенье
спасусь от пораженья.
Я тороплюсь и тороплю,
остались сзади лица…
И запоздало я скорблю —
не смог остановиться.
Как много пробуксовок
и передозировок…
Я весь в изнеможенье,
скорее бы паденье.
Я тороплю и тороплюсь!
Но сколько можно, сколько?
Я развалюсь, я расколюсь
на мелкие осколки…
Но я отваги наберусь
и наконец остановлюсь…
По сторонам я оглянусь
и, может, в чем-то разберусь.
Сменю я установку,
возьму переигровку…
Поскольку наслажденье
всегда в освобожденье.

* * *

Когда-то, не помню уж точно когда,
на свет я родился зачем-то…
Ответить не смог, хоть промчались года,
на уйму вопросов заветных.
Зачем-то на землю ложится туман,
всё зыбко, размыто, нечетко.
Неверные тени, какой-то обман,
и дождик бормочет о чем-то.
О чем он хлопочет? Что хочет сказать?
Иль в страшных грехах повиниться?
Боюсь, не придется об этом узнать,
придется с незнаньем смириться.
От звука, который никто не издал,
доходит какое-то эхо.
О чем-то скрипит и старуха-изба,
ровесница страшного века.
И ночь для чего-то сменяется днем,
куда-то несутся минуты.
Зачем-то разрушен родительский дом,
и сердце болит почему-то.
О чем-то кричат меж собою грачи,
земля проплывает под ними.
А я все пытаюсь припомнить в ночи
какое-то женское имя.
Зачем-то бежит по теченью вода,
зачем-то листва опадает.
И жизнь утекает куда-то… Куда?
Куда и зачем утекает?
Кончается всё. Видно, я не пойму
загадок, что мучают с детства…
И эти «куда-то», «о чем-то», «к чему»
я вам оставляю в наследство.

Капризная память

У памяти моей дурное свойство —
любая пакость будет долго тлеть.
Хочу прогнать больное беспокойство,
но не могу себя преодолеть.
Как в безразмерной «камере храненья»,
в сознанье чемоданы и мешки,
в которых накопились оскорбленья,
обиды, униженья и щелчки.
Не в силах изменить свою природу,
я поименно помню всех врагов.
Обиды-шрамы ноют в непогоду.
К прощенью я, простите, не готов.
В самом себе копаюсь я капризно,
на свалке памяти я черт-те что храню.
Обидчиков повычеркав из жизни,
я их в воображенье хороню.
Конечно, признавать всё это стыдно,
и я раскрыл свой неприглядный вид.
Я очень плох! И это очевидно!
Мое сознанье – летопись обид!
У памяти моей дурное свойство —
я помню то, что лучше позабыть.
Хочу прогнать больное беспокойство,
но не могу себя переломить.

* * *

Я летал над ночною землей,
занимались рассветные сумерки…
Каркал голос – бесплотный и злой,
будто я и судьба моя умерли.
Начинался меж тем новый день,
захотелось мне с ним прошвырнуться.
Нацепил я луну набекрень
и гулял над Китаем и Турцией.
Я свободен от всех и от вся!
Не подумайте дурно, но с облака
я на землю дождем пролился,
а потом прогремел, словно колокол.
Пусть не прав я, пускай виноват…
Ну, пописал и пукнул нечаянно.
Но они ж из зениток палят!
Разве это сосуществование?
Тут цунами я с цепи спустил,
то есть дул пред собой и покрикивал,
мрак ужасный нарочно сгустил,
пилотировал с воплями дикими.
Люди, бросьте меня донимать!
Дайте жить-поживать, как мне хочется.
Просто в небе люблю я летать,
среди звезд, облаков, в одиночестве.

* * *

Лесная речка вьется средь деревьев.
Там, где мелеет, убыстряет ход.
Река несет печальные потери,
но неизменно движется вперед.
В нее спускают всякие отбросы,
живую душу глушит динамит.
Она лишь плачет и покорно сносит
огромность угнетений и обид.
Петляет, изгибается, виляет,
в препятствие уткнется – обойдет.
Но на реку ничто не повлияет,
она обратно, вспять, не потечет.
Встречая на своем пути плотину,
речушка разливается окрест,
так в правоте своей неукротима,
как будто она Лена или Днестр.
Иные реки катятся в болото,
иные испускают злую вонь…
В живой реке пленительные ноты,
живой воды живительный огонь.
Опять прокол, падение, осечка.
Растет утрат необратимый счет.
Ты должен быть, как та простая речка,
что знает свое дело и течет.

* * *

Касса справок не дает,
фирма веников не вяжет.
Нам всего не достает,
нам всегда, везде откажут.
Запрещен проезд и въезд,
все, что нужно, дефицитно.
Только кто-то что-то ест
вкусно, дешево и скрытно.
«Накось – выкуси» живем,
главное для нас – бороться!
Если ж плохо… Ясно, в том
виноваты инородцы.

1987

Сага о хорошем человеке

Он был хороший человек
и знал, что он хороший!
И с этим знаньем прожил век,
хорошестью обросший.
Совсем не глуп, но не умен
и как-то неталантлив…
Но все же что-то было в нем —
воспитан и галантен.
Был в меру лыс и в меру тощ,
и в меру толст, пожалуй.
А в общем, просто был хорош,
отменный, право, малый.
С узбеком он всегда узбек,
с татарином – татарин.
Он очень славный человек
и компанейский парень.
В охотку пил, со смаком ел,
коль в гости приглашали…
И барышни в свою постель
его душевно звали.
Он в основном не делал зла,
был, значит, положителен.
Судьба его так берегла,
что стал он долгожителем.
Менялось всё в стране: момент,
эпохи и формации,
а он застыл, как монумент
с «хорошей» репутацией.
Стал изрекать и излучать
хорошесть то и дело.
И мне о нем стихи писать,

Еще от автора Эльдар Александрович Рязанов
Сослуживцы

Пьеса «Сослуживцы» Эмиля Брагинского и Эльдара Рязанова стала основой для сценария к одному из самых любимых зрителем советских фильмов – «Служебного романа» 1977 года. Сюжет знаком многим: статистическое учреждение, его начальница – «синий чулок» Людмила Прокофьевна, ухаживающий за ней старший статистик Новосельцев и их коллеги, наблюдающие за развитием «романа на рабочем месте».


Берегись автомобиля

«… Историю о том, как какой-то человек угонял частные машины у людей, живущих на нечестные, нетрудовые доходы, продавал их, а вырученные деньги переводил в детские дома, мы оба слышали в разных городах – и в Москве, и в Ленинграде, и в Одессе. В каждом городе утверждали, что этот факт случился именно у них.Рассказывали, что в какой-то газете об этом даже писалось.История нам понравилась, мы решили на ней остановиться. Но прежде чем начинать работу над сценарием, нам хотелось убедиться в достоверности этого происшествия.


Ирония судьбы, или С легким паром

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Вокзал для двоих (киноповесть)

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Тихие омуты

«… После фильма «Забытая мелодия для флейты» наши пути с Эмилем разошлись. Почти восемь лет мы не работали вместе. Причем разошлись мы не из-за какого-то конфликта или ссоры.Разошлись мы, пожалуй, из-за того, что наши творческие интересы стали не совпадать.Кстати, я предложил Эмилю принять участие в работе над «Небесами обетованными», но этот материал его не заинтересовал. Эмиль отказался. Он в свою очередь предлагал мне свои проекты, но они не заинтересовали меня.Однако это никак не повлияло на наши личные отношения.


Зигзаг удачи

«Зигзаг удачи» — смешная новогодняя история, «зимняя сказка» на современный лад, с целым каскадом приключений, запутанных ситуаций, недоразумений. По ходу стремительно развивающегося действия герои лучше узнают друг друга; удивительные события сближают людей, вовлеченных в них, одним помогая найти свое счастье, других заставляя иначе взглянуть на товарищей и сослуживцев, относиться к ним внимательнее.


Рекомендуем почитать
Я помню, любимая, помню…

Сергей Есенин – русский поэт, тонкий лирик, мастер психологического пейзажа, представитель новокрестьянской поэзии, а позднее имажинизма – писал пронзительные стихи о любви. «…земля русская не производила ничего более коренного, естественно уместного и родового, чем Сергей Есенин…» – писал Борис Пастернак. В книге представлены самые популярные, любимые многими, почти народные, стихи поэта.


Ты — рядом, и все прекрасно…

Поэтессу Юлию Друнину любят и помнят читатели. На протяжении полувека она создавала яркие, пронизанные теплом и нежностью стихи, старалась поддержать, вселить веру в человека своей жизнеутверждающей поэзией.В книгу вошли избранные стихи и поэмы Ю.В. Друниной: стихи о любви, о родной природе, особый раздел посвящен незабываемым дням Великой Отечественной войны, когда поэтесса «ушла из детства в грязную теплушку, в эшелон пехоты, в санитарный взвод».


Ты погляди без отчаянья…

Творчество величайшего поэта Индии Рабиндраната Тагора (1861–1941), писавшего на языке бенгали, давно известно и любимо в России. Еще в дореволюционные годы в переводе на русский вышло два его собрания сочинений. В миновавшем столетии его поэзию переводили выдающиеся мастера, и среди них – Борис Пастернак и Анна Ахматова. В эту книгу вошли избранные из многочисленных русских сборников Тагора лучшие переводы его лирики.


Стихи о вампирах

Несравненный Дракула привил читающей публике вкус к вампиризму. Многие уже не способны обходиться без регулярных вливаний свежей крови, добывая ее на страницах новелл и романов. Но мало кто знает, что вампирам посвящали также стихи и поэмы Д.Г. Байрон, И. Гёте, М. Кузмин. С образцами такого рода поэзии можно познакомиться в этом сборнике. Найдут здесь жаждущие читатели и стихотворения, посвященные разнообразной нечисти, например, русалкам и домовым. А завершает сборник всеобщий данс макабр, в котором участвуют покойники, нерожденные младенцы, умалишенные и многие-многие другие.