Музыка жизни - [12]

Шрифт
Интервал

заверить, что благоразумен.
Но мне-то ясно самому,
что я – увы! – непредсказуем.
У расписания в плену
я следую привычным рейсом.
Вдруг неожиданно взбрыкну —
поеду поперек по рельсам.
Нормальный, вроде, не чудной,
и знаю правила вожденья.
Но вот я левой стороной
прусь против встречного движенья.
Корят и гладят по плечу,
чтоб поведение исправил.
Да я и сам-то не хочу
быть исключением из правил.
Я обещания даю,
я соглашаюсь, соглашаюсь:
мол, изменюсь, пойду в строю!
Но – бац! – и я опять срываюсь.

1984

* * *

Вроде бы люди умирают не сразу.
Смерть – многоточие в большом
                                          предложении.
Кажется, это – предпоследняя фаза,
когда угасают тепло и свечение.
Мы знаем, что и звезды не сразу меркнут,
свет их доходит, но с большим опозданием.
Давно нет планеты, а луч ее мерный
всё к нам пробивается сквозь мироздание.
Но после смерти лишь отдельные люди
продолжают светить, согревают приветно…
Как мало, как мало, как мало иллюзий!
Как горько, как скорбно и как беспросветно!

1986

* * *

Пора поставить всё на место,
вернуть первоначальный смысл
всем тем понятиям известным,
кои наш век перекосил.
Теперь не я кино снимаю,
меня снимает новый фильм.
Не я машиной управляю,
а мною мой автомобиль.
Меня читает эта книжка,
в меня уставился пейзаж.
Теперь не мне, а смерти крышка!
Да, да… оставьте скепсис ваш.
Еда меня вконец сжирает,
схожу на нет, судьбу кляня.
Меня и деньгам не хватает!
Короче, жизнь живет меня.

Постаревшему другу

Ну какая же это заслуга —
спрятать душу свою под замок
оттого, что ты сверзился с круга,
изнывать от тоски и недуга,
слушать, как надрывается вьюга,
упиваясь, что ты одинок.
Ну какое же это подспорье,
что ты доступ друзьям перекрыл,
что ты пестуешь горюшко-гope,
проживаешь в обиде и вздоре?
Ты, как крест на глухом косогоре,
под которым себя схоронил.
Ну какая же это отрада —
не дождавшись финала парада,
разломаться, сойти, уступить?
Годы – горе, а мысли – отрава…
Но на то и мужская отвага,
чтоб с улыбкой навек уходить.

* * *

Я, к сожаленью, в чем-то недоразвит,
возможно, даже кое в чем дебил.
Жизнь хороша в своем многообразье,
а я свою донельзя обеднил.
Я не скользил на быстрых водных лыжах,
на дельтаплане в небе не парил,
и если рассмотреть меня поближе,
то очень многих я не долюбил.
Не сумасбродствовал, не колобродил,
вокруг Европы не ходил в круиз,
не плавал я на волжском пароходе
и паруса не ставил в летний бриз.
Я отдыхал лишь для того, чтоб выжить,
набраться сил для будущих затей.
Как на курортах много разных выжиг,
как я завидовал их легкой пустоте!
Увы, субъект не светский, а домашний,
томлюсь среди премьерной толчеи,
и я не завсегдатай вернисажный —
все это тоже слабости мои.
Нет времени ходить по ресторанам,
хоть мне приятны шутки, болтовня.
А посидеть с друзьями над стаканом
несбыточная радость для меня.
Работа – крест, анафема, проклятье.
Она, как ржа, что разъедает сталь.
Меня угробил собственный характер…
Как я распорядился жизнью – жаль!
И это всё не поза, не кокетство,
от идиотства оторопь берет,
я получил шикарное наследство
и промотал его наоборот…

* * *

Ты, как дом с пооблезшим фасадом,
с потускневшими окнами глаз.
Неказист с новостройками рядом,
что витринно блестят напоказ.
У тебя с чердаком не все ладно —
паутина там, рухлядь и хлам.
Стало делать уборку накладно,
а ремонт – это жуть и бедлам.
Между тем перекрытья подгнили,
кое-где отложения пыли,
коридоры, углы и чуланы
населяют – увы! – тараканы.
Поистерлись от времени трубы,
электричество вяло горит,
и о прежних жильцах-жизнелюбах
ничего уже не говорит.
Шутки, песни, признанья и сказки
отзвучали и стерлись следы.
Стены нынче в ободранной краске,
да и нету горячей воды.
Был неплохо построен когда-то,
много буйных годков перенес.
Да, видать, приближается дата,
когда всех нас отправят на снос.
Мы – дома с неприглядным фасадом
и усталыми окнами глаз.
Чтоб не портить нарядность парада,
на задворки задвинули нас…

* * *

Я желал бы свергнуть злое иго
суеты, общенья, встреч и прочего.
Я коплю, как скряга и сквалыга,
редкие мгновенья одиночества.
Боже, сколько в разговорах вздора,
ни подумать, ни сосредоточиться.
Остается лишь одна опора —
редкие мгновенья одиночества.
Меня грабят все, кому в охоту,
мои дни по ветру раскурочены.
Я мечтаю лечь на дно окопа
в редкие мгновенья одиночества.
Непонятно, где найти спасенье?
Кто бы знал, как тишины мне хочется!
Удалось сложить стихотворенье
в редкие мгновенья одиночества.

* * *

Оцепенелая зима!
От белизны сойти с ума.
Стога под крышами из снега
под светло-серой сферой неба.
Мелькают ярких лыжниц пятна,
душа, как поле, необъятна.
Упала под уклон лыжня,
скольжение влечет меня.
Я за тобою следом еду,
бездумно за тобой качу.
О пораженьях и победах
я помнить вовсе не хочу.
Заиндевелые деревья,
как ювелирные изделья,
где только чернь и серебро.
В природе тишина, добро,
спокойствие, благословенье…
О счастья редкие мгновенья!

Автопортрет

В мозгах туман. И сам раскис.
Я существую отупело.
И непрерывен свист тоски,
и расползлось, как тесто, тело.
Ужасен мой автопортрет,
похож он на карикатуру.
Нарисовал его я сдуру,
теперь сведу его на нет:
что написалось, зачеркну
и снова внутрь себя нырну.

После фильма

Пришла озябшая и жалкая зима
с каким-то серым и убогим снегом,

Еще от автора Эльдар Александрович Рязанов
Сослуживцы

Пьеса «Сослуживцы» Эмиля Брагинского и Эльдара Рязанова стала основой для сценария к одному из самых любимых зрителем советских фильмов – «Служебного романа» 1977 года. Сюжет знаком многим: статистическое учреждение, его начальница – «синий чулок» Людмила Прокофьевна, ухаживающий за ней старший статистик Новосельцев и их коллеги, наблюдающие за развитием «романа на рабочем месте».


Берегись автомобиля

«… Историю о том, как какой-то человек угонял частные машины у людей, живущих на нечестные, нетрудовые доходы, продавал их, а вырученные деньги переводил в детские дома, мы оба слышали в разных городах – и в Москве, и в Ленинграде, и в Одессе. В каждом городе утверждали, что этот факт случился именно у них.Рассказывали, что в какой-то газете об этом даже писалось.История нам понравилась, мы решили на ней остановиться. Но прежде чем начинать работу над сценарием, нам хотелось убедиться в достоверности этого происшествия.


Ирония судьбы, или С легким паром

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Вокзал для двоих (киноповесть)

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Тихие омуты

«… После фильма «Забытая мелодия для флейты» наши пути с Эмилем разошлись. Почти восемь лет мы не работали вместе. Причем разошлись мы не из-за какого-то конфликта или ссоры.Разошлись мы, пожалуй, из-за того, что наши творческие интересы стали не совпадать.Кстати, я предложил Эмилю принять участие в работе над «Небесами обетованными», но этот материал его не заинтересовал. Эмиль отказался. Он в свою очередь предлагал мне свои проекты, но они не заинтересовали меня.Однако это никак не повлияло на наши личные отношения.


Зигзаг удачи

«Зигзаг удачи» — смешная новогодняя история, «зимняя сказка» на современный лад, с целым каскадом приключений, запутанных ситуаций, недоразумений. По ходу стремительно развивающегося действия герои лучше узнают друг друга; удивительные события сближают людей, вовлеченных в них, одним помогая найти свое счастье, других заставляя иначе взглянуть на товарищей и сослуживцев, относиться к ним внимательнее.


Рекомендуем почитать
Я помню, любимая, помню…

Сергей Есенин – русский поэт, тонкий лирик, мастер психологического пейзажа, представитель новокрестьянской поэзии, а позднее имажинизма – писал пронзительные стихи о любви. «…земля русская не производила ничего более коренного, естественно уместного и родового, чем Сергей Есенин…» – писал Борис Пастернак. В книге представлены самые популярные, любимые многими, почти народные, стихи поэта.


Ты — рядом, и все прекрасно…

Поэтессу Юлию Друнину любят и помнят читатели. На протяжении полувека она создавала яркие, пронизанные теплом и нежностью стихи, старалась поддержать, вселить веру в человека своей жизнеутверждающей поэзией.В книгу вошли избранные стихи и поэмы Ю.В. Друниной: стихи о любви, о родной природе, особый раздел посвящен незабываемым дням Великой Отечественной войны, когда поэтесса «ушла из детства в грязную теплушку, в эшелон пехоты, в санитарный взвод».


Ты погляди без отчаянья…

Творчество величайшего поэта Индии Рабиндраната Тагора (1861–1941), писавшего на языке бенгали, давно известно и любимо в России. Еще в дореволюционные годы в переводе на русский вышло два его собрания сочинений. В миновавшем столетии его поэзию переводили выдающиеся мастера, и среди них – Борис Пастернак и Анна Ахматова. В эту книгу вошли избранные из многочисленных русских сборников Тагора лучшие переводы его лирики.


Стихи о вампирах

Несравненный Дракула привил читающей публике вкус к вампиризму. Многие уже не способны обходиться без регулярных вливаний свежей крови, добывая ее на страницах новелл и романов. Но мало кто знает, что вампирам посвящали также стихи и поэмы Д.Г. Байрон, И. Гёте, М. Кузмин. С образцами такого рода поэзии можно познакомиться в этом сборнике. Найдут здесь жаждущие читатели и стихотворения, посвященные разнообразной нечисти, например, русалкам и домовым. А завершает сборник всеобщий данс макабр, в котором участвуют покойники, нерожденные младенцы, умалишенные и многие-многие другие.