Музыка жизни - [5]
На зиму снова заклею окно,
плотно запру деревянные створки.
В серое небо, как в полотно,
сосен высоких вонзятся иголки.
Смоют дожди акварели дорог,
сумерки лет продиктуют ответы…
Сяду на пахнущий тёсом порог —
Ждать разноцветное гулкое лето.
«Отгремели оркестры печали…»
В. Алейникову
Отгремели оркестры печали
уходящего тёплого лета.
Жёлтых листьев сияют медали,
клумба в яркое платье одета.
И мелькают в душе, как когда-то,
чередою очерченных линий
нереальные краски заката,
силуэты изнеженных лилий.
Несказанная тихая благость
растворяется в склянке тумана,
безвозвратная светлая радость
опустевшего птичьего стана.
Неокрепшая сила бузуки
вновь солирует голосом ветра,
а деревья, поправшие скуку, —
в модных шляпах из рыжего фетра.
Вновь в душе, отрезвлённой прохладой,
поселились и грусть, и усталость,
и заботы – сквозной анфиладой…
Ну, а отдыха – самая малость…
И у выцветшей улицы голос
приглушён, как мелодия сакса.
Бьет фонтана сияющий колос.
Солнце в небе – как жёлтая клякса.
И скитальцами вечными птицы
снова ринулись в тёплые страны.
дотянувшись до жизненной праны.
И моё беспокойное сердце,
как журавлик, всё рвётся в дорогу.
Пусть навстречу – сентябрьское скерцо
и природа, сменившая тогу.
И не важно, что время – бродяга,
и не страшно, что канули лета.
Я не вор, не разбойник, не скряга —
всё согласно судьбе и билету.
Но, отрезок пройдя по спирали,
возвратится нежданно и вскоре
ощущенье сияющей дали
в неусыпно бушующем море.
Каштановый дождь
Пусть осени призрак крадётся иудой
и прячется в каждом дворе.
Сегодня, как самое яркое чудо, —
каштановый дождь в сентябре.
Последнею негою солнце искрится,
беззвучен полуденный вздох.
Я улиц знакомых листаю страницы,
любуюсь на карий «горох».
Морщинятся листья, шуршат свои сказы.
Трамваи твердят о былом.
И лёгкого ветра негромкие фразы
слагаются в вечный псалом.
Пусть всё-таки осень – как времени веха,
как пёстрый ликующий пир.
Но жажду продленья, как жаждут успеха
и гласа божественных лир.
«Вновь сумрак осени нежданной…»
Вновь сумрак осени нежданной
переступил тепла порог,
и заключили нас в острог
туманов вязких караваны.
И это мне не по нутру.
У сентября свои забавы,
ведь с понижением октавы
щебечут птицы поутру.
И паутины тонкий пух,
и в деревнях готовят солод,
но очень скоро резкий холод
прогнозов оправдает слух.
Зелёный лист – и свеж, и чист —
исчезнет вдруг в пейзаже блёклом,
и застучит опять по стёклам
дождей небесных пианист.
А небо тихо развернёт
седую пелену экрана…
Но, Боже, почему так рано,
и почему так сердце льнёт
к последним солнца откровеньям,
к незабываемым мгновеньям
горячих, щедрых летних дней?..
Но времени, увы, видней.
Небыль – быль
Небыль, небыль, небыль – быль…
Плачет истово ковыль.
Обронили небеса
серебро на волоса.
Обронили тихий крик.
Громом крик к земле приник
и окутал поле, рожь.
Дождик, дождик, дождик – дрожь…
«Ты не грусти, мой старый добрый дом…»
Ты не грусти, мой старый добрый дом.
В том нет подвоха, как и нет обмана.
Пришла пора – и снова за окном
великие полотна Левитана.
«Осень листья насыпала дюнами…»
Осень листья насыпала дюнами,
Только ветры взяли и дунули.
Окна жмурятся, сердце жмурится.
В танце бешеном дом и улица.
Листья – бабочки, листья – фанты.
Встали деревца на пуанты.
Обойти бы им лужи-блюдца,
чтоб до небушка дотянуться.
«Роща оделась рыжей фефёлой…»
Роща оделась рыжей фефёлой:
снова осенний идет маскарад.
Но ни единственной маски весёлой
грусти парад.
«Бестолково синицы, дразнятся…»
Бестолково синицы, дразнятся.
Смелых галок чёрные сполохи.
И какая, казалось бы, разница!
Ветер мечется, листьев шорохи.
И небес беззвучная звонница
голосит безбрежным молчанием.
И осенняя рыжая конница
притупляет моё отчаянье.
Листьев пёстрых меняет запонки
день, гонимый упорно временем.
Воробьи на ветвях – как ладанки,
и ночной сапожок в стремени.
И когда вдруг опустят пологи
небеса. Затаив дыхание,
будут снова слагать астрологи
ярким звездам свое признание.
«Деревья слушали печаль…»
Деревья слушали печаль,
стволы ветвями обнимали,
а листья мимо мчались вдаль
и ничего не понимали.
Зачем их ветер гонит прочь
и дворники метут метлою?
Ужель не могут им помочь
ещё чуть-чуть побыть собою?
Зачем к ним руки рок простёр,
зачем шалит до неприличья,
чтоб после – бросить их в костёр
с привычным чувством безразличья?
Четырежды два
Не то чтобы тоска, а грусти омут.
И совы слов то ухают, то стонут.
И две судьбы, как рельсы, параллельно,
безмолвно, безгранично, беспредельно…
Фонарь рассвета небеса раскрасит
в коралловый и жёлтый. Ночь погасит,
сотрёт луну и нарисует просинь,
и обнажит дороги, души, осень…
Что в нашей жизни на весах?
Что в нашей жизни на весах?
«Я воскрешаю долгий путь…»
Я воскрешаю долгий путь
и вижу, где и что напрасно.
Я понимаю, как опасно
судьбу безгрешную спугнуть.
Как легкомысленно плести
интриги и пустые споры,
ведь жизнь кончается так скоро,
в ней радость надо обрести.
Сквозь толщу промелькнувших лет
всё кажется куда прозрачней:
несносной лжи анфас невзрачный
и правды осиянный свет.
Читает проповедь душа,
и память штопает прорехи.
Я жизни горькие огрехи
перебираю неспеша.
Часы проходят, день гоним,
в сугробах утопают звуки,
и тополь, заломивши руки,
застыл, как самый грустный мим.
А добрый ангел в небесах