Музыка жизни - [15]

Меня особенно занимает история здания, в котором мне посчастливилось учиться, еще и потому, что в 1776 году здесь, в пристройке к дому, в так называемом «Знаменском оперном доме», впервые стали выступать актеры оперной труппы князя Урусова. Именно эта крепостная труппа положила начало теперешнему Большому театру. Дело в том, что вскоре деревянная пристройка сгорела и артистов перевели в другое помещение, туда, где теперь возвышается великолепное здание главного театра России.

Говорят, что именно этот барский особняк на Знаменке имел в виду Лев Толстой, когда описывал в «Войне и мире» дом старого князя Безухова, отца Пьера. Но и на этом история не заканчивается. В XIX веке огромный особняк (двадцать три окна по фасаду) был продан, и в нем последовательно размещались гимназии, потом (уже после революции 1917 года) трудовая школа, которая потом стала средней общеобразовательной школой № 64. В ней-то я и училась до самого начала войны. Сейчас в этом здании с утра до вечера звучит музыка — теперь здесь располагается детская музыкальная школа, точнее, музыкальный лицей имени Гнесиных. Это та самая школа, в которой я когда-то училась по классу рояля и которая переехала сюда из маленького особнячка на Собачьей площадке… Вот и не верь после этого в закольцованность судьбы…

Военная юность

Война началась летним днем, когда в школах только-только закончился учебный год, а у старшеклассников выпускные экзамены, когда для них прозвучал последний школьный звонок и шли выпускные балы.

Мы с мамой собирались на лето поехать в гости к дедушке и бабушке в Николаевку. Папа заранее купил нам билеты на поезд до станции Валуйки. Отъезд назначили на вечер 22 июня, потому что это было воскресенье, папа был свободен и мог проводить маму с детьми на вокзал.

Но утром радио принесло страшную весть. Для многих это было полной неожиданностью, особенно для нас, подростков. Ведь мы знали, что недавно с Германией был заключен мирный договор, что наша жизнь должна быть спокойной. Но взрослые знали что-то такое, что нам было неизвестно. Помню, как за месяц до начала войны, в школе, на занятиях по военному делу нас учили, как надо обращаться с противогазом. По-юношески беспечные и ироничные, мы относились к этому несерьезно, шутили, воспринимали все как игру. Но преподаватель военного дела на наши шутки и смешки сказал с какой-то душевной тревогой: «Нужно уметь носить противогаз». Он не стал ничего объяснять, не желая пугать нас, по сути еще детей, мало понимавших в том, что происходило в мире, а старался подготовить к тому страшному, что было неизбежно.

И это страшное произошло. Наша прежняя мирная жизнь с ее интересными впечатлениями, чистыми, наивными мечтами, ожиданиями непременно чего-то нового и светлого вдруг кончилась, мы сразу как-то повзрослели. Теперь реальностью стали налеты, бомбежки, воздушные тревоги, свист падающих бомб, взрывы… Окна московских домов, всегда приветливо светившиеся по вечерам, погасли — их закрыли плотные шторы светомаскировки. Теперь их «украшали» белые бумажные — крест-накрест — ленты.

Конечно, ни о какой поездке к бабушке не могло быть и речи. Но родители все-таки решили вывезти нас из Москвы — на дачу к соседям. Это было недалеко — в Поваровке по Ленинградской дороге. Война отразилась на наших детских играх и занятиях. Теперь мы рыли на даче так называемые щели, чтобы прятаться на случай бомбежки, а мальчишки днем и ночью несли дежурство. Находясь за городом, мы могли видеть воздушные бои, зарево от пожаров в стороне Москвы, на которую фашисты сбрасывали зажигательные бомбы. В августе родители увезли нас с дачи домой.

Наступили особенно страшные для Москвы и всей страны дни, когда враг приближался к столице. Налеты становились все интенсивнее, и по радио, которое в квартирах никогда не выключалось, то и дело объявлялись воздушные тревоги. Москвичи прятались в бомбоубежищах, на станциях метро. Именно в те дни стало особенно ясно, какое значение для города имел метрополитен. Ближайшей к нам станцией была «Библиотека имени Ленина». На всю жизнь мне запомнилось, как прямо на рельсах в туннеле стояли топчаны, на которых сидели или лежали женщины с детьми, старики. Некоторые располагались на платформах, тут же находились медицинские пункты.

Москва на глазах пустела. В те дни многие старались покинуть город — уезжали целыми семьями, эвакуировались учреждения, некоторые промышленные предприятия. Многие уходили из города пешком. Но все же 1 сентября учебный год начался. Правда, большинство школ в нашем районе было закрыто — в них размещались госпитали или формировались новые воинские части, отряды народного ополчения. Да и учеников оставалось немного — семьи с детьми уезжали в первую очередь.

Для остававшихся в городе школьников работали так называемые объединенные школы, где собирались еще не покинувшие Москву учителя и дети из близлежащих районов. В такую школу, действовавшую в арбатских переулках, пошла и я. Но наши занятия вряд ли можно было назвать настоящими уроками. Мы сидели в классах и почти не слушали то, что нам объясняли учителя, — мы смотрели в окна, следя за тем, что происходит в небе. Занятия то и дело прерывались объявлениями: «Граждане! Воздушная тревога!» Приходилось спускаться в бомбоубежище.