Музыка ночи - [132]
Творчество Стивена Кинга прекрасно подходит для различных исследований: ведь он так мастерски пишет о детстве и отрочестве (из чего вовсе не следует, что книги эти – детские или юношеские, отнюдь!). Однако со вступлением в пору ранней взрослости необходимость в таком инструментарии уже не столь актуальна. Мы начинаем иметь дело с реальностью сексуальных отношений, компромиссов, работы и постепенно растущим вдалеке осознанием своей бренности. А как следствие, хоррор в какой-то мере теряет свою насущность.
Однако на своем пятом десятке я сталкиваюсь с новыми ужасами: старением, тревогой за моих детей и реальностью смерти. Когда я впервые открывал мир Кинга, я был бессмертен, теперь же я ощущаю себя абсурдно уязвимым. Так что поздние работы Кинга я начинаю воспринимать по-иному. Это произведения человека, который перенес тяжкие мучения. В 1999 году, когда Кинг прогуливался по городку Ловелл (штат Мэн), его сбил мини-вэн. Кинг получил тяжелые травмы, от которых у него выработалась тяга к обезболивающим препаратам, но он ее преодолел (упомяну, что после того происшествия он подумывал уйти из профессии).
Что касается водителя мини-вэна, Брайана Эдвина Смита, то он спустя два года после инцидента умер. Случилось это 21 сентября 2001 года – в день, когда Стивену Кингу исполнилось пятьдесят четыре – совпадение, которое можно встретить разве что на страницах романов «короля ужасов».
Раньше термин «хоррор» я использовал с осторожностью, дабы отличать его от обычной мистической литературы. Есть некая ленивая традиция подразумевать, что ужасы, призраки и рассказы о паранормальном – это, по сути, одно и то же (однако истории о привидениях или сверхъестественных явлениях – совсем не обязательно могут быть связаны с ужасом). Хоррор[115] – единственный жанр, вызывающий четкие ассоциации с весьма интенсивной эмоцией негативного толка. Хоррор – нечто вызывающее отвращение, не сказать отторжение. Именно поэтому книжные магазины долгие годы избегали открыто выставлять на стеллажах и витринах эти романы, предпочитая прятать их в укромных уголках, где их под встревоженными взглядами родителей конечно же отыскивали их благонравные отпрыски.
Жанр хоррора носил на себе печать запретности и стыда, но в том-то и была потаенная суть. Как выразился однажды Вуди Аллен насчет секса: он грязен лишь тогда, когда им правильно заниматься. Чистые, сиятельные вампиры из «Сумерек» – романтичный плод жанра фэнтези, зато стокеровский Дракула – детоубийца, осквернитель из смрадного мира грязи и крыс – вот он и есть истинное детище хоррора. Между тем эффективность хоррора зависит от раскрытия того, что видит и чувствует читатель, зритель или слушатель. Как откровенничает в «Пляске смерти» Стивен Кинг: «Ужас я почитаю за самую тонкую эмоцию… а потому я буду стараться терроризировать своего читателя. Если же окажется, что в отношении него или нее мне это не удается, то я буду пытаться пронзить их ужасом, ну а если не сработает и это, прибегну к чему-нибудь, чтобы вызвать в них содрогание. Я не гордый».
Однажды меня попросили дать определение идеального рассказа в жанре хоррор. Единственный ответ, который мне с ходу подвернулся, – что рассказ должен быть таким, чтобы его вообще не хотелось читать. А такому понятию, как вкус, в нем даже не место. Скорее речь должна идти о чем-то вроде физической боли – и вопрос в том, как и насколько человек ее вынесет. Не случайно литература ужасов частенько прибегает к цитированию Джона Донна[116]: «…изгибами своими сосуд моего тела подобен адову вместилищу» (сию фразу я вставил в начало книги «Все мертвые обретут покой»). Острие хоррора нацелено на уязвимость человека, ассоциируясь с травмированием, болью, а в крайнем своем проявлении – и со смертью. Всякий великий ужас – это ужас телесный, вот почему «Молчание ягнят» Томаса Харриса с его сценами расчленений и каннибализма – не триллер, а типичный хоррор. «Тело, – словно предупреждает нас сам хоррор, – построение хрупкое и в итоге всех нас подводит».
Поскольку в отслеживании книг Стивена Кинга я допустил непозволительные пробелы, то сознаюсь кое в чем и еще. Кроме самого мастера и горстки ему подобных новеллистов-мистиков, из современных авторов я мало кого и читал.
Вероятно, поэтому на меня повлиял именно Кинг. Я тоже пишу о штате Мэн, хотя в основном из-за того, что здесь я работал, а позже – обзавелся собственным домом.
Однако себя я отношу к авторам преимущественно мистической литературы, в то время как Кинг в душе тяготеет к хоррору (вопрос о жанре, по-моему, его давно уже не тяготит). Добавлю, что лично я не являюсь безумным преследователем Стивена Кинга, который и в Мэн-то перебрался лишь для того, чтобы находиться рядом со своим кумиром. Но я прочел кучу его книг и внес лепту в его выплаты по ипотеке (видели водосточный желоб справа на его крыше? Так вот – его сделали на мои деньги).
Но почему я не сторонник более объемных произведений мистической литературы? Мне кажется, потому, что идеальный формат изысканий в области сверхъестественного – это рассказ. Небольшой рассказик в духе хоррора способен на миг приоткрыть взору то, что скрыто за занавесом, дать намек на то, что затаилось в тени. Вместе с тем у автора нет конкретных обязательств насчет объяснения, что добавляет эмоций по мере приближения к интригующей развязке. И, наоборот, если ты пишешь роман, цель наблюдения в котором смутно угадывается под спудом тысячи страниц, то вразумительное разъяснение или вывод в конце просто обязательны. Проблема в том, что объяснение, как правило, оказывается не столь интересным, как изначальная загадка. Вопрос интригует больше, чем ответ.
