Музыка ночи - [61]

– Это здесь.

За железной оградой, которая окружала прекрасно ухоженные могилы, дорога внезапно превратилась в сплетение заросших, едва различимых тропинок. Среди буйства сорняков возвышались покосившиеся надгробия, покрытые лишайниками. Здесь, без всяких прикрас, в заброшенности и печальном одиночестве, смерть была прозаическим напоминанием о том, что распад и утраты неизбежны.

– Что это? – спросила Сара, когда Себастьян провел ее в скрипящие ворота, и оглянулась на безупречный участок, оставшийся позади.

– Тут захоронены протестанты, – сказал он. – Все иностранцы – путешественники, высокопоставленные лица, случайные изгнанники.

– И никого, кто мог бы ухаживать за их могилами, – решила Сара. – Выглядит очень мрачно. Но мне здесь нравится больше, чем на главном кладбище. Это кажется более жизненным. – Она застенчиво улыбнулась. – И более живописным.

– Да, – согласился он.

Они шли по тропинке мимо забытых надгробий, когда упали первые капли дождя. Память указывала Себастьяну дорогу, – вокруг этих деревьев, вдоль этой ограды, – да, сквозь заросли роз уже виден одинокий ангел на колонне у могилы девочки, которая слишком рано умерла.

– В детстве я всегда любил эту часть кладбища. Она казалась мне более честной. Вот что есть смерть – конец, забвение. Притворяться, что она просто красивая мраморная скульптура, значит, лишать ее смысла и обманывать себя.

– Когда я уйду, мне хочется иметь могильную плиту, хотя как католичка я вряд ли получу здесь место. Я не хочу, чтобы меня выбросили на кладбище для бедняков, словно я ничего не значила, – тихо, но твердо сказала Сара.

– Я тоже не хочу этого, – подтвердил Себастьян. Они вышли на поляну, окруженную деревьями, где было несколько могил, а в самом центре стоял приземистый мавзолей, похожий на алтарь какого-то грозного бога.

– Выглядит неуместным, – заметила Сара, нахмурившись.

– И отвратительным, – искренне добавил Себастьян. – Но сначала осмотрим его. – Как он и предполагал, каменная плита, которую бы замуровали при использовании склепа, была еще сдвинута. – Идемте. Сара насторожилась.

– А там ничего… никого внутри нет?

– Разумеется, нет, – улыбнулся Себастьян. – Видимо, тот, кто его заказал, потом изменил свое решение насчет захоронения в Венеции.

Пока они разговаривали, отдельные капли превратились в мелкий дождь.

– Скорее! Там сухо!

Он протиснулся в щель между плитой и стеной мавзолея, – вернее, попытался. Он стал значительно больше, чем семнадцать лет назад, когда легко проскальзывал внутрь, теперь это стоило ему пуговицы на пальто и нескольких ушибов.

– Все в порядке? – с беспокойством спросила Сара.

– Содрал чуть больше кожи, чем рассчитывал, а в остальном все в порядке. Теперь вы. Быстрее, не то промокнете.

– Себастьян, взгляните на мои юбки. Я не могу в них этого сделать.

– А нельзя их как-нибудь сжать? – предложил он.

– Они все равно не сожмутся, пока останутся на мне.

– Тогда советую вообще снять кринолин.

– Прямо здесь? – больше с насмешкой, чем с возмущением спросила она.

– Достаточно холодно, и если вы промокнете, то замерзнете до смерти. Никто здесь на вас не смотрит, и если я должен опять вылезти, содрав еще больше кожи…

– Ладно! – Сара подняла юбки, отстегнула пояс и сняла кринолин. – Теперь вы довольны? – спросила она, просовывая в щель свое хитроумное приспособление и влезая в склеп.

– Вполне, – с некоторым самодовольством ответил Себастьян.

Тщательно уложенные локоны влажными прядями свисали ей на лицо.

– Весьма изощренный способ освободить меня от одежды, – заявила она с притворной суровостью, отбросив с лица волосы.

– Моя дорогая маленькая голубка, вы слишком облегчили мою задачу.

Теперь, когда Сара была внутри, он мог оглядеться. Склеп показался ему еще меньше и темнее, чем семнадцать лет назад. Возможно, слой грязи на полу стал толще, да расползлось зеленое пятно в углу, где протекала крыша, а в остальном все было так, как он помнил.

Сара разостлала на одной скамье пальто, сняла перчатки и сильно потерла лицо. Себастьян занял вторую скамью.

– Мальчиком я лежал здесь, представляя, что так будет, когда я умру.

– По-моему, это ужасно.

– Не так ужасно, как вы думаете. В главном поместье нашей семьи в Уилтшире есть огромный мавзолей, построенный в 1725 году, когда мой предок Уортем был возведен в графское достоинство. Мой знаменитый прадед, ставший первым графом Уортемом, видимо, был уверен, что граф заслуживает лучшего места упокоения, чем простой барон, от которого он унаследовал богатство. Начиная с него, любой из рода Уортемов должен быть похоронен там, включая каждого неженатого мужчину и незамужнюю женщину.

– Почему вам это не нравится? – Сара недоуменно сдвинула брови. – Знать, что там всегда будет место для вас, что вам даже не придется беспокоиться насчет могилы. В этом есть удобство.

– Для меня это принуждение, а не удобство. Большую часть моей жизни определили до моего рождения. Каким я должен быть, где и в какой школе учиться, кем должен стать. Поскольку я граф Уортем, я должен прилежно учиться. Я должен заниматься благоустройством своих поместий. Я должен быть надежным вигом. Я должен знать свои обязанности, чтить и выполнять их. Мой отец стал таким, как мой дед, который стал таким, каким был его отец. Мне совсем не нравилось, какими они были, я не стал одним из них. Я не хочу занимать предназначенное мне место рядом с ними даже после смерти.