Музыка лунного света - [33]

Паскаль он знал всю жизнь. Он пережил ее расцвет, длившийся двадцать лет апогей ее женской красоты и силы, и насладился всеми его стадиями. Эмиль знал каждую женщину, которой она побывала в прошлом.

Он помнил об острых ножах в кухне. Он не отключал подачу газа и не запирал входную дверь. Он никогда не оскорбит Паскаль, защищая ее от жизни и смерти.

Смерть, Анку, был странным созданием. Эмиль всегда надеялся, что к назначенному сроку жизнь так ему надоест, что мысль об Анку, к которому ведут все дороги, перестанет его пугать.

Но нет, Эмиль хотел жить сильнее, чем когда-либо! Его раздражали признаки распада, пробирающий до костей холод лесного дома, убывающие силы, болезнь Паркинсона. Что за судьба, печальнее не придумаешь! Как только дух достигает зрелости, тело начинает разрушаться.

Эмиль поцеловал жену за ухом, зная, как она любит эту ласку. Она хихикнула. Потом он с усилием поднялся и поискал пластинку Марии Каллас; ее голос в числе весьма немногих вещей возвращал Паскаль к жизни, когда она слишком глубоко погружалась в себя.

Марианна в ужасе замерла. По лесной тропинке ей навстречу протопала разгневанная женщина, что-то недовольно и раздраженно ворча. Она даже не удостоила Марианну взглядом.

Теперь она расслышала доносившуюся из леса оперную музыку. Марианна нерешительно двинулась по направлению к этому звуку. Пересекла поляну и дошла до чудесного поместья с могучими лиственными деревьями, увитой диким виноградом террасой, фаянсовыми плитками, полукруглыми окнами… Однако запущенный огород с загрубевшими листьями кочанного салата и нестрижеными розовыми кустами весь зарос сорняками.

Тут Марианна заметила бесчисленных кошек, взобравшихся на деревья или отдыхающих в прохладной тени, и собак, лениво развалившихся в углу посыпанного гравием подъезда к дому.

Под чудесный голос Марии Каллас, взмывавший в заоблачные выси, Марианна обошла дом.

— Эй! Есть тут кто-нибудь? — позвала Марианна, стараясь перекричать арию.

К ней подошла женщина. В руках она несла поднос, уставленный маленькими тарелочками.

— Bonjour[98]. Приветствую вас на борту самолета, совершающего рейс «Рим — Франкфурт-на-Майне». Я — ваша стюардесса, Паскаль. — Незнакомка улыбнулась Марианне. — Пожалуйста, пристегните ремни и не отстегивайте их в течение всего полета.

Она стала расставлять перед томно раскинувшимися кошками тарелки с омаром под соусом тартар, как будто разливала шампанское пассажирам на высоте десяти тысяч футов над землей.

Женщина говорила по-немецки! А Марианна уже целую вечность не слышала родного языка!

— И сколько нам лететь? — спросила она.

Паскаль Гуашон одарила ее улыбкой — впрочем, мимолетной.

— Понятия не имею, — печально сказала она. — Знаете, я в последнее время что-то стала забывчива.

На лице ее быстро сменялись грусть и радость, и ни одна эмоция не в силах была возобладать. Потом Паскаль отвернулась и начала перечислять имена кошек, расставляя перед их мордочками тарелки: Petit Choux — Капустка, Framboise — Малина. Она наклонилась к уху Марианны, словно хотела доверить ей тайну:

— Это души умерших и ведьм. Или живых, которым надоело жить в одиночестве, и они отправили свою кошачью душу на поиски дома.

Марианна прошла следом за незнакомкой в кухню; там Паскаль взяла в руки очередной поднос. Марианна догадалась, что это будет завтрак для собак, которых она уже видела. Она отняла у женщины тяжелый поднос и двинулась за ней в сад.

Паскаль погладила борзую:

— Мадам Помпадур. Она основала театр и фарфоровую мануфактуру. Поэтому ужин ей подают на тарелках севрского фарфора. Compris?[99]

— Само собой.

— Maîtresses en titre[100], — наставительным тоном продолжала Паскаль, кормя собак, — повелевали королями. В постели они осуществили больше государственных дел, чем хотелось бы признавать историкам.

— Ах, вот как! — протянула Марианна и почувствовала, что краснеет.

К ним подбежал светло-рыжий пудель с откушенным ухом.

— Анна Бретонская. Наша королева. Она вышла за короля франков, чтобы защитить от него свою землю. Она учредила «Дом принцессы» с девятью галантными дамами и сорока фрейлинами. Правительственный сераль.

Паскаль с гордостью почесала пуделю брюшко.

Паскаль представила Марианне других королевских фавориток: Мадам Дюбарри, любовниц папы Александра VI Джулию Фарнезе и Ванноццу деи Катанеи, а также леди Джейн Стюарт. Под конец она показала еще таксу с длинными ушами и оптимистически воздетым кверху хвостом:

— Жюли Рекамье, в ее честь назвали кушетку. Ее подруга, мадам де Сталь, сказала о Германии: «Страна поэтов и таксиков».

— Поэтов и мыслителей, — поправила Марианна.

— Ну да, так тоже можно, — согласилась Паскаль. — Постойте, а вы, вообще-то, кто?

— Марианна Ланц.

— А-а-а… Мадам Ланц, меня зовут Паскаль.

— А что случилось с вашим садом, Паскаль?

— А что?

— У меня никогда не было такого сада.

— А что у вас было?

— Лужайка.

— Лужайка? А что это за цветок?

Марианна стала подозревать, что так она не преуспеет, и изменила тактику:

— А у вас есть кто-то… Кто-нибудь живет вместе с вами?

Паскаль задумалась.

— Не знаю, — помолчав, грустно сказала она. — Знаю только, что соображаю плохо. Но видите ли, Марианн… самое ужасное — это когда осознаешь, что ничего не соображаешь, и ничего не можешь с этим поделать. Бывает так: вот только что я помнила, кто я, и тут раз — и все забыла. — Она схватила Марианну за руку. — В Америке некоторые отбирают у своих страдающих старческим слабоумием бабушек паспорта, срезают с их одежды этикетки с именем и фамилией, перевозят их в другой штат, подальше, и просто высаживают на улице. Это называется «грэнни-дампинг». Так же нельзя, правда?