Музыка из окна - [6]

Передал по наследству позднее родившимся внукам

Верность, нежность и склонность к гуманитарным

наукам…

Костюм

Мне мать, покуда был я на войне,

Костюмчик довоенный сохранила,—

Еще прилично выглядел вполне,

Лишь пятнышком на лацкане чернила.

Но, мама, ты, признаться, не права,

Смотри, каким я сделался в разлуке:

Короткие, по локоть, рукава

И куцые, по щиколотку, брюки.

Я в нем смешон, я попросту нелеп.

И не привыкну, даже понемножку.

Могла давно сменять его на хлеб

Или по крайней мере на картошку.

Учитель

Безусловно, это был учитель,

А вокруг — его ученики.

Он вставал, войны привычный житель,

Смахивал травинку со щеки.

Ясным днем и на рассвете сером,

До конца запомнившийся мне,

Он других учил своим примером,

Как всегда бывало на войне.

Он учил отчаянных, отпетых

Смертным ветром,

Стреляных юнцов.

Никому не ставящий отметок,

Тоже молодой в конце концов.

Генеральный конструктор

Для важных дел,

Что не видны,

Пришел в отдел

В конце войны.

Пришел в КБ

Его рычаг —

Еще в х/б

И в кирзачах.

Башкой силен,

В работе злой,

Оставил он

Культурный слой

И в кабинете,

И в толпе.

И на планете,

И т. п.

Портрет экипажа

Мальчики с той подлодки.

Хмурые моряки.

Жесткие подбородки,

Острые кадыки.

Но уже свет проплешин

Видите, замерев.

Каждый еще увешан

Знаками ВМФ.

«Удары бывают…»

Удары бывают,

Что память загубишь…

— Любовь забывают?

— Любовь не забудешь.

Мозги забивают

И чувствуют бодрость…

— А зло забывают?

— И трусость, и подлость

Труды затевают,

Друзей навещают…

— Добро забывают?

— Добро не прощают.

«С неба осыпался звук самолета…»

С неба осыпался звук самолета —

За горизонтом стихающий зов.

Так осыпается вниз позолота

Старых церквей и осенних лесов.

Две-три чешуйки осталось, не боле,

Воспоминаньем о прежней поре.

Видно сквозь ветви пустынное поле,

Капли дождя на холодной коре.

Это случается даже с богами,

Что временами приходят сюда.

Всех их вперед выносили ногами,

А ведь считалось: они навсегда.

Маленький этот поселок

Маленький этот поселок,

Замкнутая среда.

Грозного мира осколок,

Как-то попавший сюда.

Ни огонька за рекою.

Впрочем, отсутствует мост.

Господи, все под рукою:

Школа, работа, погост.

«Мать, в муках, в счастье продержись…»

Мать, в муках, в счастье продержись

Младенец — жизни половина

Иль даже вся — выходит в жизнь,

Едва прервется пуповина.

А дальше — горе не беда,

И с той черты, предельно ранней,

Накатывает череда

Прижизненных напластований.

Но на каком-то рубеже

Вдруг иссякает лет лавина,

И вот не с матерью уже,

А с жизнью рвется пуповина.

Старик

Прочною служит основою

Собственной жизни плато.

Но на хрена ему новое,

Модное это пальто?

Впрочем, не следует спрашивать.

Не повернуть его вспять.

Хочет носить — не донашивать,

Жить — а не век доживать.

Читатель

— Пускай я не эрудит,—

Заметил читатель хмуро,—

Мне нравится, как гудит

Сегодня литература.

Пожалуй, не для утех

Она существует ныне.

От этих устал и тех —

Порадовали иные.

Внезапные имена,

Которые многим внове.

Сочувствие и вина

И что-то еще в их слове.

«С конфискацией имущества…»

Имущество конфисковали.

Машину? Дачу?..

Не смеши!

с десяток книг нашли едва ли,

Что в доме были для души.

Приемник коротковолновый,

Когда-то собранный в кружке,

Но до сих пор почти как новый

Уже в брезентовом мешке.

Приемничку взять вражий голос

Не составляет ничего.

Он брал когда-то даже полюс.

А вот теперь берут его.

«Здесь были бараки — несчастных и сирых пристанище…»

Здесь были бараки — несчастных и сирых

пристанище,

Чья ниточка жизни рвалась, бесконечно слаба.

Когда это было? При Сталине или при сталинщине?..

Да полно! Хоть вы не играйте сегодня в слова.

Истина

Ужасная истина,

Причастная к теме,

Увидена мысленно

Воистину всеми.

В ней связаны кабелем

Залитые хлоркой

Те ямины — с Бабелем,

Вавиловым, Лоркой…

Портрет

Спрашивают: почему

Остальные допустили?

Ведь не хуже по уму.

Да и тоже были в силе.

Больно ловко в дело вник,

Аккуратно ямы вырыв,

И они попали в них,—

И одним из первых Киров.

Кто законным лишь путем

Собирался делать что-то,

Вряд ли понял и потом

Корни общего просчета.

Тот, усатый, был пахан,

Хмурый урка, уголовник.

И уж больно был поган

Взятый в руку уполовник.

Не на стеклах ветровых

Место этому портрету,

А на стендах, да таких,

Где фиксируют примету:

Злые оспины лица

(Зазеваешься — пристукнет!),

Где ра-зыс-ки-ва-ет-ся

Государственный преступник.

Канал

Горит густого вечера пожар.

Стою у борта. Тесные, как лузы,

В которые едва проходит шар,

Трещат давно построенные шлюзы.

Могучий век, ты славил и пинал,

Уничтожал и льстил — гордились чтоб

…Так в наши дни нам говорит канал,

Сработанный еще рабами Кобы.

Кино

Первая серия — Ягода,

Вторая серия — Ежов.

И тот, и тот — враги народа,

Один кровоточащий шов.

Третья серия —

Лаврентий Берия.

Но и тут Генсек —

Главный дровосек.

Нет, не на лесоповале,

Не в суде и не в подвале,

А в кремлевской тишине

Сам с собой наедине.

По счастью

От порчи тогдашней людской,

От скрытого сглазу

Изгой со своей мелюзгой

Был выселен сразу.

Казенным считалось жилье,—

Не числясь в квартире,

Какие-то люди в нее

Корыта вкатили.

В трехдневный безжалостный срок

Как сняли с работы,

Убрался с семейством сурок

Для новой заботы.

Прошли сквозь бесчисленность бед

Сквозь это горнило,

Где если случался обед,

То лишь без гарнира.

Но в том не оставшись дому,—

Не ведая цели,

Уехали — и потому,