Музыка из окна - [3]

Чем были, может быть, за миг.

Доскрипывание кроватей,

Долюбливанье нас самих.

Ведь скоро — никакой пощады,

Лишь утро с беглостью примет.

Заборы длинные дощаты

Или их даже вовсе нет.

«Женская голова…»

Женская голова

В папильотках.

А внизу-то: раз-два!..—

Строй в пилотках.

Впрочем, ждет лишь одно.

Слышь, пехота?

Вскинуть взор на окно

Неохота.

Но вверху-то сто лет

Вьется локон.

И воякам вослед —

Взгляд из окон.

«Но, Боже мой, скажи на милость…»

Но, Боже мой, скажи на милость,

Куда б ты ни был занесен,

Что трепетнее сохранилось,

Чем ласка женщины сквозь сон?

И многого иного слаще,

Зимою или по весне,

Не откровенность общей страсти,

А слитный шепот в полусне.

Купание

Задумчива и хороша,

Лишь брови чуть сдвинула,

К воде подошла не спеша

И все с себя скинула.

Ожгло холодком по груди.

Чуть скрипнула камушком.

— Не женится он, и не жди! —

Услышала рядышком.

Так баба сказала одна —

Как водится, надвое,

Тем более, если она

Нагая и наглая.

Стояли недвижно леса,

Но двигалась фабула.

А с листьев холодных роса

Медлительно падала.

Женское

Как тогда, в иные дни,

Я опять с тобой побуду.

Ты приляг и отдохни,

А я вымою посуду.

Вновь столетник на окне,

По-научному — алоэ.

Вечер. Чайник на огне.

И — ненужное былое.

Так случилось — даже снедь

Из того же магазина.

Но успела потускнеть

Бедной памяти пластина.

Ласка

Пристрастие к слезам

Послужит ли уроком?

Обиделся — и сам

Обидел ненароком.

Но не желала зла

Всему, что сердцу мило,

Тихонько подошла

И ласку применила.

«Какие женщины в пейзаже…»

Какие женщины в пейзаже,

На фоне скверов и морей!

Готов понять и тех, кто даже

Моложе дочери моей.

Но в самом беглом разговоре

Я замечаю в тот же миг,

Что я, пожалуй, не в фаворе,

О чем не скажут напрямик.

Приветливые как вначале,

Уходят, галькою шурша.

И слабым отзвуком печали

Мгновенье тешится душа.

Разлюбившая женщина

Не любит — это факт,

Хоть есть еще и такт,

В дожди и в стужу

Привычка к мужу.

Но что мешает ей

Смотреть вокруг смелей,

Коль чувства нету

К сему предмету?

И все ж иная нить

Мешает изменить:

Порой стыдливость,

Порой брезгливость.

«Он слабо говорит…»

Он слабо говорит,

Лежат в подглазьях тени,

Взъерошен и небрит,

Всю жизнь на бюллетене.

Но блещет торжество

Из допотопной были,

Где женщины его

С готовностью любили.

Был прочих не хужей,

Гулял себе — а там уж

Две бросили мужей,

А три не вышли замуж…

В глазах довольный свет,

Горящий непреложно.

А было или нет —

Проверить невозможно.

«На планете такой голубой…»

На планете такой голубой

Человек пребывает фатально

В чреве матери вниз головой

И под холмиком — горизонтально.

Но покуда навеки не стих

И едва лишь пожаловал в плаче,

Быть считается нужным как штык

И способствовать этой задаче.

«Никогда в чащобах этих…»

Никогда в чащобах этих

Зверь не думает о детях

С той естественной поры,

Как убрались из норы.

Цель — с природой расплатиться!

О птенцах забыла птица

В тот счастливый миг, когда

Упорхнули из гнезда.

Начинают все сначала,

Лишь бы в сердце кровь стучала,

Смутно радости суля.

Начинают все с нуля!

Средь степей, в речных излуках

Зверь не ведает о внуках

И о правнуках своих

В чащах мрачных и сырых.

«Возле Ялты когда-то…»

Возле Ялты когда-то

Стоял туман.

Плыли тучи космато.

Маяк дремал.

Огоньки в ресторане.

Пустынный пирс.

И кораблик в тумане

Забыт, как Фирс.

«Я проснулся от птичьего гвалта…»

Я проснулся от птичьего гвалта.

Сразу сна ни в едином глазу.

Осторожно ворочалась Ялта

Сквозь разрывы тумана, внизу.

Словно звуки, продленные в эхе,

Многократно: — Э-гей! О-го-го!..—

Возникали привычные вехи

В новом утре, в просторах его:

Православная церковь, а ниже —

Санаторий, гостиница, мол,

И еще заслоняли они же

Пляжа здешнего крупный помол.

Но главнейшая утра примета —

Проступал над молочностью вод

Ожидаемым знаком привета

Появившийся вновь теплоход.

Виды эти дыханье спирали,

И, как слову, входящему в речь,

Захотелось но горной спирали

К морю маленькой капелькой стечь.

«Погибшие стволы среди живых стволов…»

Погибшие стволы среди живых стволов,

Пожухлая листва кой-где осталась даже.

Негромкая печаль, понятная без слов.

Суровая деталь в безоблачном пейзаже.

Быть может, их сгубил промышленности яд.

Закупорка корней иль молнии сниженье…

Так средь живой толпы ушедшие стоят,

Возникшие на миг в луче воображенья.

«Поразительное дело…»

Поразительное дело —

И об этом горестная речь:

Человеческое тело

Остывает быстро, словно печь.

Только что пылало жаром,

Но прервался длительный полет,

И оно, по всем законам старым,

Стало холодно как лед.

Нет ни сходства, ни приметы.

Будто бы цена тебе — пятак.

В мирозданье целые планеты

Умирают так.

«С утра гусей пролетных клич…»

С утра гусей пролетных клич

Над голубой землей расцветшей.

Рыжеет сквозь листву кирпич

Давно отстроенных коттеджей.

Березовый вскипает сок,

И хочется, душе на радость,

Прожить еще какой-то срок,

Покуда никому не в тягость.

«Поддай еще газку…»

«Поддай еще газку»,—

Сказал себе и вдруг

Почувствовал тоску,

Руль выпустил из рук.

Пошел волчком вперед,

Подумал: «Поделом!..»

Закрытый поворот.

Открытый перелом.

И в отраженье глаз —

Чужой резины след…

Огромный встречный «МАЗ».

Зеленый вечный свет.

Рост

Боже, как она растет,

И в особенности летом!

Сил негаданный расход

Обязателен при этом.

Говорит о пустяке:

Мол, короче стала юбка.

Высоко на косяке

Будет новая зарубка.

Сверху птичьи голоса.