Музыка и тишина - [129]

— Хороший лед, — сообщают Королю. — Толстый, как четыре каравая хлеба.

Король издает радостное восклицание и приказывает найти для всех коньки, в том числе для Синьора Понти, бумажного фабриканта, и его дочери Графини. Пока Король надевает шерстяную шапочку, которую он всегда носит, чтобы уберечь уши от холода, по замку разносится слух: «Скоро начнутся катанья!»

Явившемуся на зов Йенсу Ингерманну велят присмотреть, чтобы музыканты тепло оделись, поскольку позолоченные пюпитры ставятся в ряд в самом центре озера. Смотря на пюпитры, Король радуется как ребенок. Кажется, что они выросли из замерзшей воды, словно датский лед обладает чудесными свойствами и за одно-единственное февральское утро способен не только вырастить из своих глубин пюпитры, но и заставить их расцвести золотыми побегами.

Синьор Понти, качая головой, рассматривает лезвия на башмаках, которые ему дали. Он говорит Франческе:

— Нет, нет. Встать всем весом на эти узкие полоски? Я деловой человек, а не шут.

— Нет, Папа, — отвечает Франческа; в первые годы замужества она вместе с Джонни ОʼФингалом каталась на коньках в Клойне. — Ты сам удивишься, как легко они тебя выдержат. Пока не привыкнешь, можешь держаться за меня, а потом сам заскользишь, и моя помощь больше не понадобится.

Но Понти остается при своем мнении. Он говорит, что пойдет только посмотреть, и умоляет дочь не упасть и не сломать себе ногу или колено. Он вовсе не желает, чтобы она вступила в новую жизнь хромая.

Но Франческа увлечена перспективой покататься по залитому солнцем озеру, чувствуя на себе взгляд любимого человека, и ей не терпится влиться в людской поток, который во главе с Королем направляется к берегу. Она надевает черный бархатный плащ и бархатную шляпу. «Интересно, — думает она, глядясь в высокое зеркало, — надолго ли сохранится моя красота?»

Подходя к озеру, Франческа прогоняет эту мысль. После страданий, выпавших ей на долю с Джонни ОʼФингалом, она твердо решила быть счастливой. И сейчас есть только сияющее утро, взмывающие в небо звуки музыки, звон коньков по гладкому льду, заразительный смех Короля, красота Питера Клэра и веселье, которое при каждом движении и повороте переполняет ее душу.

Ведя свою партию в оркестре, Питер Клэр замечает, что датчане катаются на коньках так грациозно, будто лезвия — это часть их ног. Даже Королевский канцлер и прочие знатные особы преклонного возраста на льду выглядят очень легкими и проворными. А сам Король, отяжелевший и проявляющий явную склонность к неторопливым движениям, кажется моложе и легче.

Когда музыканты вышли на замерзшее озеро, Йенс Ингерманн вынул из кармана свернутый кусок ткани, развернул его движением фокусника и, чтобы не стоять на скользком льду, положил себе под ноги. Но Питеру Клэру, Кренце, Руджери и остальным приходится балансировать на неверной поверхности, и лютнист замечает напряжение в лицах своих коллег. Если конькобежцы держатся на льду с уверенностью танцоров, то музыкантов терзает опасение, что они могут вот-вот упасть.

— Здесь нужны стулья, — говорит Паскье.

— И мех, чтобы не замерзли ноги, — говорит Руджери.

Но Йенс Ингерманн лишь подсмеивается над ними:

— Стулья и мех? Вы кто? Стадо старух? Даже вздорный Доуленд не просил стульев и мехов!

Итак, у них нет иного выбора, нежели играть, стараясь твердо держаться на окоченевших ногах, и солнце, поднявшееся на предельную для конца зимы высоту, рельефно высвечивает сцену, на которую Питеру Клэру больно смотреть. Сейчас он бы предпочел быть где угодно, но только не здесь. Он бы обменял этот слишком яркий день, в который Франческа скользит вокруг него, на другое место: на место, где обитает Эмилия Тилсен.

Но как до него добраться? Хоть он и держал в руках те самые документы, которые Кирстен просила его украсть, и даже мог бы по памяти записать длинный перечень долгов Короля, он знает, что не способен предать Кристиана. Сейчас он смотрит на Его Величество: Король кружит и кружит по льду в своей скромной шерстяной шапочке; тесто его лица собралось в улыбку, а на щеках горят два ярких пятна, похожих на засахаренные сливы, положенные на тесто каким-то заботливым пекарем.

Кирстен: из личных бумаг

Пришел март, и снег начал таять.

Сегодня я увидела, что какой-то маленький желтый цветок отважился раскрыть головку в старой, мокрой траве, но названия его я не знаю. Говорят, что именно из цветов пчелы вырабатывают мед, но я отказываюсь утомлять свою голову беспокойством о том, как они это делают. Некоторые люди, например мой муж Король, постоянно задают вопросы о природе, такие как: «Чему равно самое большое расстояние, на которое может прыгнуть Блоха?» или «Почему Совы видят в темноте?». Но я не понимаю, к чему обременять себя Знаниями, которые не могут быть мне Полезны. Если бы кто-нибудь мог показать мне, как прыгнуть на большое расстояние или видеть, когда на небе нет света, что ж, я была бы благодарна, ведь эти дары могли бы служить моим Целям. Но Просто Понимание ради него самого лишь утомляет мой Ум, и я давно заметила, что в Дании так называемые Ученые кажутся самыми меланхоличными людьми на земле, и это наблюдение заставляет меня думать, что любое Бесполезное Знание должно гнить в мозгу и, значит, вызывать Неизбежное Страдание, от которого нет избавления.