Музыка и тишина - [128]
Наконец Кирстен выпускает Эмилию из своих объятий и резко отталкивает, отчего шаль Эмилии падает на пол. Две женщины пристально смотрят друг на друга. И взгляд этот и Кирстен, и Эмилия запомнят до конца дней своих: этот взгляд понимает, что произошло нечто непоправимое, нечто, что не должно было произойти, чего нельзя исправить, произошло то, что все изменило.
В тот же день карета с Эмилией, Маркусом и их пожитками, среди которых рисунки Маркуса и пестрая курица Герда, проезжает подъездную дорогу и, свернув налево, направляется к имению Тилсенов. Никто не стоит у дверей, никто не машет им на прощание, и вскоре карету поглощает февральская мгла.
О своем утраченном королевстве насекомых Маркус говорит:
— Эмилия, я становился таким же маленьким, как они, и мог бы жить под листьями.
Когда Эмилия с Маркусом входят в дом Тилсенов, Йоханн в отъезде, а Магдалена и Вильхельм вдвоем на чердаке.
Борис и Матти выходят из классной комнаты и во все глаза смотрят на Эмилию, затем на Маркуса, словно оба они привидения.
Эмилия целует Бориса и Матти. Борис говорит Маркусу:
— Отто теперь мой кот.
— Где отец? — спрашивает Эмилия.
— Он думает, что Маркус умер, — говорит Матти. — Он ищет его в снегу.
— А где Магдалена?
— На чердаке. Иногда Папе приходится запирать ее там.
Эмилия оставляет эти слова без ответа. Она ведет Маркуса в гостиную, и они садятся перед камином. Маркус молча разглядывает братьев, те разглядывают его. Эмилия просит служанку принести горячего чая, и, когда его приносят, греет руки Маркуса о фарфоровую чашку.
Через некоторое время появляется Вильхельм. Увидев Эмилию и Маркуса, он тихо чертыхается и бегом возвращается вверх по лестнице.
Когда приезжает Йоханн Тилсен, то, увидев в гостиной перед камином живого Маркуса, он поднимает младшего сына на руки, начинает рыдать и рыдает до тех пор, пока не выдержавшие этого зрелища Борис и Матти не выбегают из комнаты. Эмилия медленно подходит к отцу и кладет ему на плечо свою нежную руку.
И вот Эмилия лежит на своей старой кровати в своей старой комнате и слушает исстари знакомые завывания ветра.
Рядом с ее кроватью часы, которые она нашла в лесу, со стрелками, остановившимися на десяти минутах восьмого.
Она не знает, почему Магдалену заперли на чердаке.
Она не знает, почему Ингмара отправили в Копенгаген.
Она не может предсказать, в какой мир войдет теперь Маркус.
Но она точно знает, что время завершило свой круг и вернуло ее в то самое место, которое, как ей казалось, она навсегда покинула. Оно остановилось здесь и больше ее не отпустит. Кирстен не приедет в карете, чтобы умолять ее вернуться в Боллер. Глупые мечты Эмилии об Английском музыканте остались в прошлом. Она состарится в доме своего детства, без матери, без отцовской любви. Здесь она умрет, один из братьев похоронит ее в тени церкви, и кусты земляники, разрастаясь год за годом, однажды скроют все, что от нее останется, даже ее имя: Эмилия.
Во времена детства Кристиана, когда в разгар зимы озеро Фредриксборга замерзало, Король Фредрик обычно посылал разметчика теннисного корта измерять его глубину. Кристиан помнит, что всегда наблюдал, как этот человек в пяти разных местах прорубает лунки, опускает в них измерительный лот, затем вытаскивает и, рассматривая его косыми глазами, подсчитывает, где кончается лед и начинается вода.
Серьезность, с какой проводились замеры толщины льда, зачаровывала и волновала молодого Кристиана, словно разметчик корта измерял само время и должен был объявить, сколько его осталось, и назвать день, когда Кристиан станет Королем.
Затем, если объявлялось, что лед достаточно толстый, начинались катанья на коньках. Кататься разрешалось всем, кто служит во дворце. Помощники конюхов танцевали под руку с судомойками; учитель фехтования выполнял серию стремительных прыжков и вращений; за спиной Королевы Софии развевались золотые косы; на маленьких санках катали детей, собаки пытались преследовать конькобежцев, но скользили на расползающихся лапах и с заливистым лаем кружили на месте.
Изредка бывали такие мягкие зимы, что озеро не замерзало, и коньки с непромасленной кожей и неполированными лезвиями оставались в шкафах и ящиках.
В этих случаях все обитатели Фредриксборга сходились во мнении, что «без катанья на коньках зима — не зима. Зима без коньков ослабляет дух и торопит приход весны».
И вот зимой 1630 года одним февральским утром Король Кристиан смотрит из окна, как разметчик теннисного корта выходит на лед и принимается бурить лунки для измерительного лота. Все залито светом, темные деревья поблескивают в лучах солнца, растопившего морозный иней ночи, небо — нежная, невинная голубизна. Это один из тех дней, когда мир кажется заново родившимся — так ярки краски и четки очертания всех предметов. Ослепительное сияние безмолвного, замерзшего озера пробуждает в Короле неодолимое желание выйти на него, скользить и кружить по его безупречной белизне.
Он забыл о боли в животе. Пока разметчик переходит от лунки к лунке, Королю грезится, будто он видит одетого в коричневый бархат Брора Брорсона, двенадцатилетнего мальчика, который движется на коньках длинным, мощным шагом, который ходит быстрее всех, который никогда не устает, который все еще там — он вновь и вновь пересекает озеро, когда уже заходит солнце, когда сумерки превращают его в тень и ночь скрывает его от глаз…
