Музыка грязи - [110]

* * *

Джорджи проснулась резко, в прозрачном свете раннего утра. Неподалеку храпел Джим. Небо было пусто – лишь одинокая звезда над заливом. Она снова легла, чтобы подумать о сне, который вырвал ее из дремы. Во сне она была на этом самом пляже, спиной к морю, и что-то ползло по ракушкам от моря прямо к ней. Она не могла пошевелиться. Она не могла повернуться. Что-то выскользнуло из воды и приближалось к ней так медленно, так настойчиво. Джорджи встала на колени, уперев кулаки в бока. Она не могла подняться и побежать. Ее кожа напряглась от присутствия тела прямо за спиной, и был гнилостный запах, и был голос, сказавший ей в ухо: «Сестра, сестрица, спасибо. Я благодарю тебя».

За завтраком атмосфера была вялая, между людьми носилось утомление. У мужчин было похмелье. Они без удовольствия ели глазунью с ветчиной. Джорджи смотрела на укусы и рубцы на ногах Джима с мрачной незаинтересованностью.

– Жаль, что вы не нашли вашего парня, – сказал Рыжий.

– Он выйдет, – сказала она, чувствуя по этому поводу безотчетную уверенность. – Скажи ему, что я буду в доме, хорошо? Он поймет, где. Можете прислать мне счет, я оплачу все расходы по его доставке одним куском. Если бы вы только могли быть просто добры к нему. Просто скажите ему, что я буду на ферме.

– И долго? – спросил Джим.

Она пожала плечами.

– Просто сделай так, чтобы все оставили нас в покое. Это все, чего я хочу, Джим. Это все, что тебе надо сделать, чтобы доказать кому-то что-то.

Он коротко кивнул.

– Жаль, что ты не получил, чего хотел, – сказала она.

– А ты?

– Что-то. Я, кажется, кое-что получила.

Проводник почесал подбородок и наблюдал за ними. Радиопередатчик крякнул сигналом вызова и произнес его имя. Голос оператора, казалось, изгибался и растягивался в жужжании статики. Де Гавилланд уже забронирован. Буканир подойдет? Рыжий Хоппер сказал, что нищие не выбирают, но что он сам скорее пойдет пешком, чем сядет в эту летучую колымагу. «Девять», – сказал голос из радио. Хоппер сказал:

– Так точно, сэр, – и отключился.

Они по очереди приняли душ из бочки. Мужчины брились. Джорджи вымыла голову. Она не могла не думать с тоской о том, как бы она могла помочь Джиму, если бы лучше знала его все это время. Но если бы она знала его лучше, разве она осталась бы? Она сомневалась в этом. И вряд ли ей под силу спасти такого человека, как Джим. Она жила волевым усилием, так же, как он. Они бы просто смели друг друга с пути – как они, собственно, уже и сделали. Теперь она понимала, что Джим ей не нравится и что она боится его желания дракой добывать добродетели из себя и смысл из жизни. Он хотел как-то добиться гармонии, но не получалось. Но, чего бы Джорджи ни чувствовала по этому поводу, теперь Джима можно было только пожалеть. В это утро у него был вид приговоренного к смерти.

Джорджи вытерлась, оделась и, выйдя наружу, целых пять минут чувствовала себя чистой и свежей.

Радио трещало, информируя, что Буканир застрял на реке, у него проблемы с горючим. Опоздает.

Джорджи смотрела, как в бухточке мечется скат, пока проводник собирал их постельное белье и варил кофе. Она спросила Рыжего о следующей группе, которая должна была прилететь сюда только через несколько дней. Он ткнул пальцем в собрание Хантера С. Томпсона, разъяснил, как проведет свободное время.

Утро тянулось. Разговоры, которые и до того были вялыми, совершенно прекратились. Джорджи решила улететь из Кунунарры на отдельном чартерном рейсе. На самолете отсюда ей в последний раз придется делить пространство с Джимом Бакриджем. Она задумалась, каково это – жить в его понимании, в мире, где нет прощения. Она подумала о доме Фоксов и о приличном кофе, который сможет там себе сварить, о тихой плоскости бахчей и сухой южной жаре.

И наконец самолет сверкнул над водой, зеленый и сияющий, как жук.

– Вот урод, а? – сказал инструктор. – Я буду вас вспоминать.

– Больше похож на лодку, чем на самолет, – сказал Джим.

Самолет-амфибия быстро шел на посадку. Он действительно был похож на лодку, гладкий корпус был подвешен под единственным мотором, но звучал он хнычуще, как электродрель. Как транспортное средство он выглядел по меньшей мере неубедительно. Когда самолет коснулся воды, от него поднялись тучи брызг, и он все покачивался и дергался на поплавках, пока не притормозил и не заскользил в их сторону.

– Господи, – сказал Джим. – Вот это выглядит многообещающе.

Перед тем как уйти из лагеря, Фокс находит на скале кассету. Он спал как убитый, проснулся и, наверное, на рассвете прошел мимо нее раз двадцать, прежде чем первые лучи солнца осветили кассету и пластик засиял. Он знает каждую песню на пленке. Он помнит день, когда записал ее, помнит, как столбы света стояли в библиотеке. Он уже другой. Мир изменился. Он засовывает пленку в рюкзак, идет мимо баобабов и терриконика и сталкивает каяк на мелководье.

У него все болит, и он устал, но Фокс знает, что может сделать это последнее усилие. Не будет больше дорог, и сознание этого немного подбадривает его, придает гребкам немного энергии. Но отлив продолжается. Он медленно продвигается к течению. За заливом, за цепью островов земля загорается под встающим солнцем.