Мужья и любовники - [54]

— И все-таки закончи с этими бумагами, и давай мы их уберем. Слезы еще никогда не решали ничьих проблем.

Джуди покорно вытерла глаза и вновь взяла в руки папку, а Том включил программу новостей.

Как он и ожидал, сенатор Рускингтон давал телевидению интервью, а рядом с ним сидела его преданная супруга. Он был серьезен и полон негодования. Сенатор отвечал на вопросы интервьюера:

— Ситуация действительно крайне неприятная, поэтому моя жена и я хотели бы изложить перед уважаемыми избирателями свою точку зрения. — Рускингтон открыто и прямо взглянул в телеобъектив. — Это просто недостойная попытка продать недостойный журнал с помощью лжи и интриги, и дело это антихристианское. Все деньги, полученные нами от этого процесса, будут переданы на благотворительные нужды — в те фонды, которые будут выбраны моей женой. — Сенатор был велеречиво напыщен.

— Да, но вы ведь выставили иск на очень крупную сумму — десять миллионов долларов, — напомнила ему журналистка.

— Все пойдет на благотворительные нужды, — упорно повторил сенатор. — Моя жена и я хотим, чтобы люди знали: никто не в силах подтвердить ту мерзкую ложь, что распространяет «Вэв!».

И мы думаем, что люди, опубликовавшие столь гнусные измышления, должны ответить за свои поступки.

Джуди показала телеэкрану кулак и собрала в кипу бумаги, разбросанные по кровати:

— Я хочу просмотреть их еще раз, Том.

— Но многие не понимают, почему вы вкладываете в свою тяжбу с журналом «Вэв!» так много чувств и энергии, — язвительно заметила журналистка.

— Вот молодчина! — радостно воскликнула Джуди. — Бьюсь об заклад, она наша читательница.

Сенатор вновь бросил честный взгляд в камеру:

— Моя жена и я прекрасно понимаем, что если не проявим твердость в подобной ситуации, то любая из так называемых актрис сможет возыметь намерение связать свое имя с именем известного государственного деятеля. — Сенатор умолк на секунду, чтобы перевести дыхание. — Я хочу, чтобы все знали: наша семья едина в своей борьбе против попыток опорочить мое честное имя и выставить меня аморальным типом, погрязшим в разврате.

— Но, сенатор, ведь с вашей стороны это еще и борьба за крупную сумму денег! — не унималась ведущая.

— Моя репутация значит для меня гораздо больше, чем любая сумма денег, — заявил сенатор, на чем интервью и закончилось. Том выключил телевизор.

Он ушел уже далеко за полночь, попросив на прощание:

— Береги себя, Джуди!

«Именно этим я и занимаюсь последние тридцать лет», — подумала она.

Джуди вспомнила, какой несчастной чувствовала она себя в Швейцарии, когда все дни проводила в лингафонном кабинете, а вечера — в кафе, где работала официанткой. Она так и не научилась кататься на лыжах, не ходила на танцы, и у нее никогда не было таких дивных нарядов, как у Максины и Кейт. Она все еще помнила то ощущение горечи, какое возникло у нее, когда юная Пэйган, не задумываясь ни на секунду, вернула Абдулле бриллиантовое ожерелье — его хватило бы, чтобы оплатить целый год пребывания Джуди в Европе. Джуди никогда не позволяла себе вспоминать, что такое быть по-настоящему бедной, потому что одна лишь мысль о том, что такое не иметь запасной пары туфель и только одно незаштопанное платье, повергала ее в панику. Вспоминая безнадежно-покорное выражение лица матери и чудовищную атмосферу в их доме в те годы, когда отец сидел без работы, она ощущала одно: отчаянное желание преуспеть — любой ценой.

«Том попросил беречь себя», — подумала она, с тоской глядя в зеркало, со всей беспощадностью отражавшее результат напряжения последних месяцев.

Всю ночь Джуди работала над своим заявлением и едва успела все закончить к шести утра. Она слышала, как горничная повернула ключ в замке, и, засыпая, успела крикнуть:

— Забудь о завтраке, Франсетта, и разбуди меня в восемь часов. Я опять лечу в Филадельфию! — И провалилась в сон.

— В котором часу ты будешь дома, Куртис? — спросила Дебра Халифакс мужа.

Он потянулся к серебряному подносу и положил себе вторую порцию яичницы.

— Как обычно, — ответил Куртис и подумал о том, как можно быть столь настороженным и подозрительным уже в начале дня. — А чем ты планируешь заняться сегодня, Дебра?

— Я ничего не планирую. — Это короткое заявление она умудрилась произнести как приговор обвинения.

«В конце концов, — подумал он, — она хотя бы опять стала есть, хотя в весе все еще не набирает. Доктор Джозеф полагает, что ее бесплодие связано с истощением».

— Не забудь, что говорит Джозеф. Если ты хочешь полностью выздороветь, то надо начать жить полной жизнью, четко планируя свой день. Почему бы тебе не отправиться с Джейн за покупками?

— Никто еще не излечивался от нервного расстройства, шатаясь по магазинам.

— Но, Дебра, доктор Джозеф ведь объяснил, что дело не только в нервном расстройстве…

— Нет, дело именно в этом!

«Она чуть ли не горда собой, — устало подумал Куртис. — Нервное расстройство — это ведь единственное ее собственное завоевание за всю жизнь».

— Доктор Джозеф говорил также, что больше всего я нуждаюсь в любви и поддержке собственного мужа.

— Но я люблю тебя, Дебра, и стараюсь всячески тебя поддерживать, — произнес Куртис.