Мужской роман - [12]

Шрифт
Интервал

— У тебя в глазах бегают чертенята, — зачем-то сообщил Игорь Вере.

— Это вы с Палюричем отражаетесь, — мгновенно насторожилась и ощетинилась девушка, потом смягчилась, — Прекрати говорить сомнительные комплименты. Лучше расскажи про теорию.

— Ну… — начал Игорь и тут же почувствовал себя неловко. После столь долгого предисловия теория должна была представлять из себя нечто суперстоящее. На самом же деле это была довольно лёгкая и примитивная рассказка, — Дело в том, что, кроме сугубо физических факторов, описываемых экологией, окружающая среда напрямую зависит еще и от так называемых «настроенческих». То бишь, чем больше негативных эмоций человечество выплёскивает в виде ругани и прочей агрессии, тем хуже ему, человечеству, живется. Люди созданы, чтобы жить в атмосфере любви, доверия и дружелюбия. Выплёскиваемая во время скандалов и истерик «чернуха» на самом деле никуда не девается. Она накапливается в атмосфере, и скоро ни один человек не сможет спокойно вздохнуть, не наглотавшись этой гадости. И тогда люди будут ощущать себя, как растение без солнца. Конечно, многие мутируют и смогут жить и так. Но большинство просто вымрет. Причем сейчас «настроенческая» загрязненность окружающей среды превысила все нормы. Положение вещей действительно критическое…

— Поэтому ты стараешься все время выглядеть счастливым? — без тени иронии спросила Вера, — Борешься с «негативкой»?

— И поэтому тоже, — не очень-то уверенно ответил Игорь. Вообще-то он не старался как-то там выглядеть. Более того, ему и в голову не приходило, что он похож на вечно радующегося идиота.

— Знаешь, по-моему, с этой «чернухой» не улыбками надо бороться, а устранением источника раздражения. В наше время, в нашей стране просто глупо не испытывать негативных эмоций, — осторожно возразила Вера.

— У каждого свой уровень, — на этот раз Игорь позволил себе некоторый скепсис в высказывании, — Кто-то может бороться с временем и страной… Я же могу лишь не придавать создаваемым этими факторами неудобствам серьезного значения. И, невзирая на них, стараться контролировать уровень исходящего от меня раздражения. Мир ведь на самом деле прекрасен. Грустно не замечать этого за сиюминутными настроениями… Глупо загрязнять его приветливость агрессией и злобой.

Как часто бывало и раньше, повторяя какую-нибудь из своих теорий, Игорь терялся, по мере проговаривания находя в ней кучу подвохов и неточностей. Похоже, подобные идеи стоило оформлять в слова только один раз, пока еще горячо переживаешь сказанное, пока еще твердо веришь в него. К счастью, никто, кроме самого говорящего, неуверенности в монологе не заметил.

— Красиво говоришь… Сам-то справляешься? Всякий раз, когда внешне делаешь вид, что не испытываешь раздражения, оказываешься таким и внутри? — Вера явно намекала на образовавшуюся между ними напряженность.

— Не всегда, — честно признался Игорь, обезоружив своей открытостью, — Вот с тобой, например, никак не могу определиться. Как-то слишком всерьез воспринимаю твои колкости и засоряю обидой окружающий меня мир…

— Так вот, — вмешался Вась-Вась, — Я в целом с Игоревской теорией-то давно был согласен. Единственное — не верилось мне в скорый апокалипсис. Казалось, что сейчас люди весьма мирно живут. В смысле, доброжелательность все еще в чести. И решил я, в подтверждение своих умозаключений, маленький соц. опрос провести. Увы, глубоко разочаровался. Поройтесь-ка сейчас оба в памяти и нащупайте самое яркое воспоминание этой весны. Можете мне даже не рассказывать, что вспоминается. Просто ответьте, эмоции позитивны? Я не встречал еще ни одного человека, который ответил бы положительно. Если запомнилось плохое — ясное дело, переживают, «негативку» свою законно смакуют. А если хорошее — сокрушаются, что оно было и уже кончилось. Злятся. Мол, раз кончиться собиралось, так пусть и не являлось бы вообще, — Палюрич сам себя уже завёл, разгорячился, и его понесло, — Ничем людям не угодишь! Раньше мы были настроены по-другому. Я точно помню. Раньше престижным считалось испытывать положительные эмоции. Улыбаться друг другу, а не волком смотреть. Вы посмотрите на нынешние культовые образы! Чем больше злобы у тебя в глазах и жестокости в помыслах, тем ты «круче». Раньше стремились излучать хорошее. От этого и хорошего больше становилось…

Вась-Вась понял, что увлекся, и резко остановился. В дверях показался престарелый мальчик в шляпе и с тросточкой, явный представитель Вась-Васевского «раньше». Палюрич слегка оторопел, потом расценил появление современника, как знак свыше, и обрадовано кинулся к клиенту.

— Чем могу служить? — улыбнулся Палюрич, и даже в галантном полупоклоне изогнулся для пущей приветливости.

— Слышь, братан, — зло сузил глаза современник, решив, что над ним издеваются, — Ты тут понты не колоти… Лучше покаж, где у тебя тут этим, интернетом, воспользоваться можно.

— Второй компьютер от параши, — ответил Вась-Вась, и тоже сощурился, всем своим видом выражая невозмутимость Терминатора.

Клиент слегка поешил, а потом расхохотался в голос.

— Ну и шуточки у вас, — пргооврил он, прежде чем Анюта утащила его ко второму от двери с табличкой «МЖ» рабочему месту.


Еще от автора Ирина Сергеевна Потанина
Смерть у стеклянной струи

…Харьков, 1950 год. Страну лихорадит одновременно от новой волны репрессий и от ненависти к «бездушно ущемляющему свободу своих трудящихся Западу». «Будут зачищать!» — пророчат самые мудрые, читая последние постановления власти. «Лишь бы не было войны!» — отмахиваются остальные, включая погромче радио, вещающее о грандиозных темпах социалистического строительства. Кругом разруха, в сердцах страх, на лицах — беззаветная преданность идеям коммунизма. Но не у всех — есть те, кому уже, в сущности, нечего терять и не нужно притворяться. Владимир Морской — бывший журналист и театральный критик, а ныне уволенный отовсюду «буржуазный космополит» — убежден, что все самое плохое с ним уже случилось и впереди его ждет пусть бесцельная, но зато спокойная и размеренная жизнь.


Фуэте на Бурсацком спуске

Харьков 1930 года, как и положено молодой республиканской столице, полон страстей, гостей и противоречий. Гениальные пьесы читаются в холодных недрах театральных общежитий, знаменитые поэты на коммунальных кухнях сражаются с мышами, норовящими погрызть рукописи, но Город не замечает бытовых неудобств. В украинской драме блестяще «курбалесят» «березильцы», а государственная опера дает грандиозную премьеру первого в стране «настоящего советского балета». Увы, премьера омрачается убийством. Разбираться в происходящем приходится совершенно не приспособленным к расследованию преступлений людям: импозантный театральный критик, отрешенная от реальности балерина, отчисленный с рабфака студент и дотошная юная сотрудница библиотеки по воле случая превращаются в следственную группу.


Преферанс на Москалевке

Харьков, роковой 1940-й год. Мир уже захлебывается войной, уже пришли похоронки с финской, и все убедительнее звучат слухи о том, что приговор «10 лет исправительно-трудовых лагерей без права переписки и передач» означает расстрел. Но Город не вправе впадать в «неумное уныние». «Лес рубят – щепки летят», – оправдывают страну освобожденные после разоблачения ежовщины пострадавшие. «Это ошибка! Не сдавай билеты в цирк, я к вечеру вернусь!» – бросают на прощание родным вновь задерживаемые. Кинотеатры переполнены, клубы представляют гастролирующих артистов, из распахнутых окон доносятся обрывки стихов и джазовых мелодий, газеты восхваляют грандиозные соцрекорды и годовщину заключения с Германией пакта о ненападении… О том, что все это – пир во время чумы, догадываются лишь единицы.


Пособие для начинающих шантажистов

Иронический детектив о похождениях взбалмошной журналистки. Решившая податься в политику бизнес-леди Виктория становится жертвой шантажиста, с которым встретилась в Клубе знакомств. Тот грозит ей передать в прессу фотографии, компрометирующие начинающую политикессу. А это, понятное дело, не то, что ей нужно в начале карьеры на новом поприще. Однако негодяй не знает о том, что у Виктории есть верная и опасная подруга — предприимчивая журналистка Катя Кроль. Виктория просит Екатерину разоблачить негодяя, но уверенной в себе барышне придется столкнуться с непростым противником…


История одной истерии

В молодежном театре «Сюр» одна за другой исчезают актрисы: Лариса, Алла и Ксения. Все они претендовали на главную роль в новом спектакле. Интересное дело, как раз для детективного агентства, которое занимается нестандартными расследованиями. Но главный сыщик Георгий страдает ленью и «звездной болезнью», и за дело берется его невеста Катя Кроль. Ей удается выяснить, что Лариса и Алла были влюблены в одного и того же человека. А что, если это как-то связано с их исчезновением? Неожиданно Ксения возвращается сама и просит Катю никому не говорить о том, что расскажет ей…


Дети Деточкина или Заговор Бывших мужей

Мужчины, отправляясь в командировку, помните: те, кого вы оставили дома, времени даром не теряют. Так произошло и с бывшей журналисткой, а ныне частным детективом Катериной Кроль. Обидевшись на своего возлюбленного и компаньона Георгия, уехавшего в командировку и не взявшего ее с собой, Катерина не раздумывая берется за запутанное дело. В городе стали пропадать престижные иномарки. Милиция бессильна, бизнесмены и предприниматели в панике – кто будет следующим, кто на месте своей милой сердцу, дорогостоящей игрушки обнаружит лишь визитную карточку с двумя словами: "Дети Деточкина"?.


Рекомендуем почитать
Не боюсь Синей Бороды

Сана Валиулина родилась в Таллинне (1964), закончила МГУ, с 1989 года живет в Амстердаме. Автор книг на голландском – автобиографического романа «Крест» (2000), сборника повестей «Ниоткуда с любовью», романа «Дидар и Фарук» (2006), номинированного на литературную премию «Libris» и переведенного на немецкий, и романа «Сто лет уюта» (2009). Новый роман «Не боюсь Синей Бороды» (2015) был написан одновременно по-голландски и по-русски. Вышедший в 2016-м сборник эссе «Зимние ливни» был удостоен престижной литературной премии «Jan Hanlo Essayprijs». Роман «Не боюсь Синей Бороды» – о поколении «детей Брежнева», чье детство и взросление пришлось на эпоху застоя, – сшит из четырех пространств, четырех времен.


Неудачник

Hе зовут? — сказал Пан, далеко выплюнув полупрожеванный фильтр от «Лаки Страйк». — И не позовут. Сергей пригладил волосы. Этот жест ему очень не шел — он только подчеркивал глубокие залысины и начинающую уже проявляться плешь. — А и пес с ними. Масляные плошки на столе чадили, потрескивая; они с трудом разгоняли полумрак в большой зале, хотя стол был длинный, и плошек было много. Много было и прочего — еды на глянцевых кривобоких блюдах и тарелках, странных людей, громко чавкающих, давящихся, кромсающих огромными ножами цельные зажаренные туши… Их тут было не меньше полусотни — этих странных, мелкопоместных, через одного даже безземельных; и каждый мнил себя меломаном и тонким ценителем поэзии, хотя редко кто мог связно сказать два слова между стаканами.


Избранное

Сборник словацкого писателя-реалиста Петера Илемницкого (1901—1949) составили произведения, посвященные рабочему классу и крестьянству Чехословакии («Поле невспаханное» и «Кусок сахару») и Словацкому Национальному восстанию («Хроника»).


Три версии нас

Пути девятнадцатилетних студентов Джима и Евы впервые пересекаются в 1958 году. Он идет на занятия, она едет мимо на велосипеде. Если бы не гвоздь, случайно оказавшийся на дороге и проколовший ей колесо… Лора Барнетт предлагает читателю три версии того, что может произойти с Евой и Джимом. Вместе с героями мы совершим три разных путешествия длиной в жизнь, перенесемся из Кембриджа пятидесятых в современный Лондон, побываем в Нью-Йорке и Корнуолле, поживем в Париже, Риме и Лос-Анджелесе. На наших глазах Ева и Джим будут взрослеть, сражаться с кризисом среднего возраста, женить и выдавать замуж детей, стареть, радоваться успехам и горевать о неудачах.


Сука

«Сука» в названии означает в первую очередь самку собаки – существо, которое выросло в будке и отлично умеет хранить верность и рвать врага зубами. Но сука – и девушка Дана, солдат армии Страны, которая участвует в отвратительной гражданской войне, и сама эта война, и эта страна… Книга Марии Лабыч – не только о ненависти, но и о том, как важно оставаться человеком. Содержит нецензурную брань!


Незадолго до ностальгии

«Суд закончился. Место под солнцем ожидаемо сдвинулось к периферии, и, шагнув из здания суда в майский вечер, Киш не мог не отметить, как выросла его тень — метра на полтора. …Они расстались год назад и с тех пор не виделись; вещи тогда же были мирно подарены друг другу, и вот внезапно его настиг этот иск — о разделе общих воспоминаний. Такого от Варвары он не ожидал…».