Мужские прогулки. Планета Вода - [21]

Михаил Михайлович с грустью покачал головой — у него никто почему-то не спрашивал о семейном положении.

— Знаем мы, все вы неженатые, — не поверила Лиза, но заметно воодушевилась и через стол громко попросила Семена рассказать о работе. Семен сильно удивился, пожалуй, даже смутился. Но тут встрял Иван:

— Полагаю, не стоит вдаваться в порочную практику: на работе говорить о женщинах и футболе, а в гостях — о работе!

— Правильно! — обрадовался Семен.

Филипп включил магнитофон. Вначале шла какая-то незнакомая синкопическая музыка, затем мужской голос, задыхаясь не то от страсти, не то от сердечной недостаточности, запел на плохом русском языке: «Потому что тебе… еще нет двадцать лет… и врезаешься в жизнь… словно в яблоко ты…» В комнате уже танцевали, шумели, пели. Гаврилов увлеченно беседовал с пышнотелой Верой в фиолетовом комбинезоне. Филипп взывал громким голосом, размахивая бутылкой:

— Не пишите дамам писем! Лучше выпьем этот рислинг!

У Фиалкова хмельно кружилась голова, ему было весело, и он то танцевал поочередно со всеми женщинами, то валился в кресло и снова слушал певца. «Потому что твоя… золотая копна… непокорных волос… спорит с солнцем самим…» До него доносились обрывки разговоров. Вот Ганька и Клава — это на кухне: «…на брудершафт». — «Тогда целоваться надо». — «Поцелуемся». — «Но я не целуюсь с несовершеннолетними!» — «А мне скоро двадцать один стукнет!» — «А мне двадцать девять сегодня исполнилось, сам понимаешь!» На первый диалог наслаивался разговор Веры и Ивана: «Так я и говорю, сама природа поставила нас в неравноправное положение». — «Значит, вам все можно, а нам ничего нельзя?» — «Примерно так». — «Ишь ты!» — «Что делать? Жизнь как автопробег. Одни едут, другие смотрят». — «Ну а вы, например, как вы? Как вы поступите, если вам изменит жена?» — «Немедленно сниму с автопрогона. Нужны последовательные принципы». — «Нужны взаимные уступки и компромиссы. Иначе отношения мужчины и женщины превратятся в ад». — «Они и есть ад. Непрекращающаяся война с переменным успехом». — «Вы пессимист». — «Какой есть. Берете такого?» Женщина захихикала, а Фиалков включил звук на полную мощность, поймав себя на том, что с интересом прислушивается к разговору.

«Потому для тебя… нету слова «нельзя»… и играешь ты сердцем, как игрушкой…» Задыхающийся тенор забил голос Ивана. Не слыша его более, Михаил Михайлович, однако, видел Гаврилова из своего угла, видел приподнятое нервное веселье, какое обычно возникает в присутствии красивой женщины, поощряющей ухаживание мужчины, видел его жесты, приобретшие острую законченность, хищную точность, фигуру, как бы вибрирующую от еле сдерживаемого охотничьего азарта. Нечто постыдное виделось ему в поведении друга, но и захватывающее — настолько, что он лишь усилием воли заставил себя отвести глаза. Ему хотелось отозвать Ивана в сторону и сказать: «Зачем ты здесь? Что тебе здесь надо? Почему не идешь домой?» А еще лучше, без всяких слов, дать по морде. Но он не сделал ни того, ни другого.

Пирушка достигла зенита. Пенилось шампанское. Ничто не омрачало всеобщего веселого настроения и взаимной симпатии, которой все были охвачены. Умиленный, влюбленный во всех, Фиалков устало валился в объятия то к мужчинам, то к женщинам. В комнате стоял гвалт, никто никого не слышал, каждый старался перекричать другого. Языки заплетались. Надрывалась музыка. Ганька, заикаясь, коверкая слова, путаясь в длинных оборотах, объяснялся Клаве в любви, она смеялась и кричала, что таких мальцов, как он, вешает, вроде мойвы, вялиться на балкон. Филипп неутомимо танцевал с Верой. Вместе с партнершей они напоминали одно какое-то гибкое, пластичное, музыкальное существо, упоенно вершившее сложный импровизированный ритуал. Семен увел мини-юбку на балкон и там затих.

И тут Ганька запустил в открытое окно пустую бутылку, взорвавшую ночную тишину. Его оттащили от окна, усадили за стол, дали выпить минеральной воды. Но он схватил чью-то недопитую рюмку и запил воду водкой. Повеселев еще больше, он принялся ездить по навощенному полу, как по льду катка. Клава хохотала над его проделками до тех пор, пока он не повалился на пол, где, лежа, поймал ее ногу и стал осыпать поцелуями. Она пыталась отбиться, но Ганька тянул ее с такой силой, что Клава поскользнулась и упала. В возне они задели стол, со звоном посыпалась посуда. Клава закричала, ее подняли, Ганьку оттащили.

— Наклюкался, идиот! — раздраженно выругался Семен.

— У, ты, экскаватор, — прошипел Ганька зло, — не трогай меня! Иди к своим бабам, они любят таких амбалов! — И он с неожиданной силой толкнул Семена в грудь так, что тот пошатнулся.

— Черт возьми! — закричала Клава, вырываясь из рук подружек. — Да вы уведете, наконец, этого хулигана?!

Ганька показал ей язык. Но тут возник Гаврилов и спросил тоном, не предвещающим ничего хорошего:

— В чем дело?

Ганька сразу стушевался, присмирел.

Филипп по праву старого знакомого попытался было успокоить хозяйку, расстроенно подбиравшую хрустальные осколки, уверяя ее, что ничего страшного не произошло, никакой Ганька не хулиган, просто немного перепил, сейчас его уложат вот сюда, на диван, и он заснет как пай-мальчик. Но Филиппу тут же досталось.