Мужество любви - [209]

— Желаю успеха, Ефим Семенович.

— Спасибо. Помолчав, Добин говорит:

— Ходят разговоры в писательской среде, что Зощенко послал письмо Сталину и якобы писал, что никогда, мол, не был антисоветским человеком, всегда шел с народом, работал с горячим волнением и желанием приносить пользу народу, что он, Зощенко, дескать, не ищет и не просит никаких улучшений в своей судьбе, что пишет с единственной целью несколько облегчить свою боль, что ему тяжело быть в глазах Сталина литературным пройдохой, низким человеком или человеком, который отдавал свой труд на благо помещиков и банкиров.

— Что ж, достойное писателя и гражданина откровение, — заметил я.

— Сталин, говорят, по-хорошему воспринял признание Михаила Михайловича. Уже в сентябре сорок седьмого года «Новый мир» напечатал рассказы Зощенко из партизанского цикла. В пятьдесят первом Карельское издательство выпустило в переводе Зощенко две повести финского писателя Майю Лассила «За спичками» и «Воскресший из мертвых». Название второй повести, сказал мне Михаил Михайлович, прямо относится к его тогдашнему состоянию духа!.. В том же году вышли из печати его избранные фельетоны, рассказы, повести. Для Аркадия Райкина он написал несколько скетчей… В пятьдесят третьем Зощенко вновь был принят в члены Союза писателей. Все это говорит о том, что такое письмо Сталину действительно было!..[28]Сейчас у Михаила Михайловича неважно с сердцем. Болеет…[29]

— Ефим Семенович! — возбужденно перебиваю Добина. — Знаю, никогда не забуду, повторял и повторяю в назидание кому надо слова Ленина: «…если мы не будем бояться говорить даже горькую и тяжелую правду напрямик, мы научимся, непременно и безусловно научимся побеждать все и всякие трудности». Эти претворенные в жизнь слова Владимира Ильича — ответ на все то, что вы мне рассказываете!

Мы возвращаемся в Дом творчества. Время обедать.

В столовой много знакомых. Они видятся мне приветливыми, улыбчивыми. За столами только и говорят, что о создании Союза писателей России.

Едим холодный свекольный борщ. Он необыкновенно красный. Необыкновенно вкусный (так мне кажется!).

К вечеру электричкой уезжаю в Ленинград. Там ждет меня Анна Максимовна. Сегодня — 14 июня — день моего рождения.

Мы гуляем невдалеке от ее квартиры, выходим на Каменноостровский мост, идем на Каменный остров, к зданию театра с восьмиколонным портиком. Нева, спокойно катящая свои волны, рисуется в моем воображении огромной чашей, вобравшей в себя яркость солнечного вечера и щедро разбрызгивающей ее вокруг. А колонны театра, чудесные колонны, словно улыбаются мне своей милой сверкающей белизной.

— Честное слово, я в таком экстазе… Хочешь, сейчас на этом самом месте пущусь в пляс? — спрашиваю и становлюсь в позу танцора.

— Ну, ну, ну! — урезонивает меня Анна Максимовна. — Не надо мальчишествовать.

— Что поделаешь, если перед тобой стареющий мальчишка! — смеюсь я. — Жарко! Хочется пить. Нет ли поблизости киоска с водой?

— Зачем киоск? У меня дома припасена бутылка шампанского.

— О! Прекрасно!.. Какая ты, Аннушка, сообразительная! Пошли пить шампанское!

Анна Максимовна достает из холодильника бутылку полусухого. Я выстреливаю пробку. Разливаю по синим стеклянным фужерам шипящее, искристое вино.

— Смотри, Аннушка: в бокалах растворились солнечные лучи! Правда?

С некоторой торжественностью поднимаю фужер:

— За жизнь!.. Пусть этот тост будет не последним!

Осушаем бокалы.

И тут у меня, никогда не писавшего стихов, мгновенно складывается четверостишие. Правильны ли размер, ритмика — не играет роли! Вырывается из души — и все! В полный голос произношу:

Как жаль, что жить осталось мало.

Неотвратимо близится закат.

А я хочу прожить всю жизнь сначала,

Но годы, черт возьми, не выдаются напрокат!

Не будем больше, мой читатель, опережать время и вернемся в сороковые годы.

На экраны вышли художественно полноценные кинокартины. Их авторы опирались на острые характеры героев, на движение мыслей, чувств: «Подвиг разведчика», «Сельская учительница», «Русский вопрос», «За тех, кто в море». Как будто бы дело наладилось. Тем не менее мы напряженно ждали, как оценят на правительственном просмотре фильм «Сказание о земле Сибирской», в котором, как думалось, все составные части художественно выпуклы, оригинальны, взаимосвязаны, берут зрителя за живое.

В тот вечер, когда Большаков и Пырьев повезли киноленту в Кремль, я дежурил по министерству. Такие дежурства ответственных работников ввели на всякий «пожарный» случай: а вдруг срочный телефонный звонок или экстренный сигнал из какой-нибудь периферийной студии. Но подобных звонков и сигналов в ночную пору что-то не было, дежурства же сохранялись. Сидишь в одиночестве за письменным столом министра, читаешь, пишешь, пока не начнешь клевать носом, приляжешь на диван, и тебя разбудят не ожидаемые звонки, а звон ведер, стук швабр пришедших поутру уборщиц, к началу работы выберешься из «одиночки» и — домой. На этот раз «дежурного одиночества» не случилось. В кабинете министра собрались Семенов со своим редакторским корпусом, постоянно вдумчивый, хлопотливый Марьямов, суетливый Бабин, сценаристы — герои дня: темпераментный Евгений Помещиков, под стать ему, способный без умолку говорить и защищать свои сценарии Николай Рожков.