Мужество любви - [20]

— Ну, ну, не хнычь, доченька!.. Сейчас мы будем сухонькие… Шура, что ты там возишься, скорей!

Я смотрел на всю эту семейную суету с откровенной завистью. («Изнервничалась»!.. А как же там Вера?..») Я писал ей раз в неделю, от нее же получал аккуратно через день. В одном из них она признавалась: «Ужасно скучаю, не нахожу места. Так бы и улетела к тебе. Но работа, мама… У мамы частые сердечные приступы, спасает нитроглицерин. Как только ей станет лучше, примчусь в Рассказово…» Ах, эти письма!.. Их ждешь, как голодный хлеба, а они только разжигают боль разлуки!..

Котов скрыл от меня, что получил ордер на квартиру и ждал семью. Не хотел расстраивать соломенного вдовца… Приезд Нюси окончательно нагнал на меня зеленую тоску. Котов это заметил. Как-то среди рабочего дня спросил:

— Ты что кислый?

— Железо и то скисает.

— Езжай в Воронеж!

— Зачем?

— Надо в обкоме получить наряд на новые шрифты. Без наряда не возвращайся.

— Ой и хитрющий ты мужик, Котыч! — весело сказал я.

Не мешкал и часа. Портфель под мышку и — на поезд.

II

В Воронеж я приехал ранним утром. От вокзала до квартиры рукой подать. А я все же нырнул в трамвай! Одна остановка, но зато на три минуты скорей!

Метеором — по лестнице, на третий этаж. В кармане ключ от двери. Вошел тихо, крадучись. Вера стояла перед зеркалом, причесывалась.

— Можно? — спросил я.

— Борька?! Мама, Борька!.. Что случилось?

— В командировку приехал.

— Ох!.. — У нее хлынули слезы.

— Ты что плачешь?

— От радости.

Я крепко ее обнял.

— Ой, Борька… Что ты наделал? Смотри!.. Смял кофточку!

— Черт с ней, с кофточкой!.. Веруха, моя, моя, моя!..

Быстро позавтракав, мы сбежали по лестнице на улицу, взявшись за руки. И так зашагали по тротуару, с крепко сцепленными пальцами: Вера — на работу (она секретарствует в Палате мер и весов), а я — в обком. Дома было ощущение, будто я и не уезжал из Воронежа. А на проспекте Революции всматривался в каждое здание, словно встречал давних знакомых, здоровался с ними.

— Не опаздывай к обеду! — сказала Вера, сворачивая за угол.

— И ты не задерживайся!.. Вечером пойдем в театр, а то я одичал в Рассказове!

Елозу пришлось ждать больше часа. Он проводил совещание. Вид у него был усталый, измученный. Под глазами — темные круги. Мое появление явно его не обрадовало.

— За шрифтами? — хмуро спросил он. — Не дадим.

У меня внутри захолодело.

— Товарищ Елозо, мы же — нищие!

— Побольше бы таких «нищих»! — В его глазах промелькнула усмешка. — Половину тамбовской типографии заграбастали.

— Так они отдали то, что им не нужно! Старые шрифты!

— Хм, «старые»… Вот в Горшечном открываем газету, так у них ни старого, ни нового шрифта. С миру по буквочке набираем!

— Так вы им дайте новые! («Ага, Синдеева добилась!»)

— А где их взять? Газета в Горшечном — сверх плана… Вы не уговаривайте, не просите! Только по разверстке ЦК… Лимит строжайший!.. До свиданья! — Он встал из-за стола.

— Всего… — упавшим голосом произнес я.

И бегом — на телефонную станцию. Вызвал Котова.

— Елозо не дает шрифтов!

— Он же мне обещал!

— А мне отказал. Только, говорит, по разверстке ЦК.

— Тогда езжай в Москву! Сейчас позвоню Шверу, он оформит командировку. Требуй — и никаких гвоздей! У нас же типография на костылях, черт побери!

Я выскочил из кабины. («В Москву так в Москву!»)

И тут же напоролся на Ильинского. («И везет же мне! Всякий раз, когда спешу, на пути — милейший Лев Яковлевич!»)

— Садись! — Он повелительно указал на стул рядом с собой. — Чего прискакал?

— Еду в Москву, за шрифтами.

— Я тоже — в Москву. Брать интервью у академика Губкина. Жду вот разговора с ним… Стоп, стоп, не убегай! — Он раскрыл пухлый портфель. — Вот возьми на память: моя новая книжка «Магнитные аномалии ЦЧО»!

— О-о! Поздравляю, Лев Яковлевич!.. Спасибо.

— Само название, учти, нарушает установившуюся терминологию. — Он положил мне руку на колено, чтоб не удрал от него! — До сих пор была известна Курская магнитная аномалия. А вот об аномалиях на территории ЦЧО мало кто знал.

— Я тоже не знал!

— Вот видишь!.. А она начинается… мама моя!.. на Орловщине, вторгается в бывшую Воронежскую губернию, связывается с Московской и Харьковской аномалиями, — объяснял Ильинский.

И как-то сразу прервал свою «лекцию». Вынул из портфеля «Коммуну».

— Прочти!

Три полосы в газете были заполнены материалами о начавшемся в Москве судебном процессе над «промпартией».

— Вот, брат, какие сюрпризы подсовывает жизнь! — сказал Ильинский. — Мы должны…

— Москва! Третья кабина! — позвала телефонистка.

Ильинский бросился к аппарату.

В редакции — пустые комнаты. Только Калишкин на своем месте: за столом-преградой у кабинета редактора. Закрылся газетой.

— Привет, Петр Герасимович!.. А где народ?

— С приездом!.. Все… ф-ф, ф-ф!.. на митинге, в наборном цехе. Читал? — Он протянул мне «Коммуну».

— Читал! Швер на митинге?

— В обкоме. Сейчас придет.

В дверях показался Владимир Иванович.

— А-а, собкор!.. Заходи.

Он мрачный, обеспокоенный. Тяжело сел в кресло.

— Привез что?

Я достал из портфеля несколько страничек.

— «Шире дорогу политехнизации!».

— Подходяще. А сейчас немедленно звони в Рассказово. Организуйте отклики на «промпартию»!