Мужчины о счастье - [12]

– Старшой, давай подвязывай, жути на меня не гони, – сказал Вадим, не замечая, что переходит на «феню».

– Ладно-ладно, жути никто не гонит, пока давай-ка сначала досмотрим.

Охранник похлопал Вадима по карманам.

– Мы тебя сейчас сфотографируем на память, адрес запишем. Паспорт при себе?

Вадим протянул справку об освобождении.

– О-о, да ты паренёк бывалый! – обрадовался начальник. – Я же говорю, за версту вас чую.

– Слышь, ты дуру не гони. Ты же прекрасно видишь весь расклад! Я только сегодня вывалился.

– Понял… Что же это вы, Вадим Николаевич, на такую мелочь разменялись?

«Ладно, хоть лёд тронулся», – с надеждой подумал Вадим.

– Ты сам как думаешь, стал бы я красть этот скотч?

И вдруг Вадима осенило.

– Он же прозрачный, скотч! Я его не увидел на дне тележки, а уже за кассой подумал, что жена передала сыну, а тот – в тележку, на упаковку мне.

– Охранник тем не менее увидел сразу!

– Слышь, старшой, ну если твой соглядатай просёк поляну. Почему сразу не пресёк?

– За что угрелся-то? – уже с улыбкой спросил начальник охраны.

– По сто шестьдесят второй…

– Ну, давай тогда, бомби, соловей-разбойник, как дело-то было?

– «БурГазБанк» помните?

– Помните.

– Я там менеджером работал и знал всю кухню. И вот в один момент решился нагреть свой банк по-крупному, время такое было, на кону стояло три ляма зелени.

Начальник сидел, опустив голову, словно сожалея, что прошли те времена. Блестели его чёрные с проседью волосы.

– Колотнули движуху – друг мой самбист и один охранник. Я подготовил почву, когда можно выдернуть налик. Ты хоть представляешь, сколько это денег – это вот такая неполная тележка, как у вас в магазине, весом около тридцати килограммов. Да… На майские самбо зашёл в банк под видом курьера, придушил и связал охранника… Но самбист не учёл своих внутренних переживаний, дрищ-то обнял его, ну, так всегда, когда волнуешься. А в банке, оказывается, ещё и уборщица была. Она тоже пошла в туалет, а в женском бумаги не оказалось, она – в мужской, а там мужик в маске на унитазе сидит.

– Ну вы и отморозки! – с доброй усмешкой отозвался начальник охраны. – А дальше-то чё?

– Дальше-то чё… Бабульку закрыл в кабинке, шваброй подпёр. Без штанов выбежал… В общем, деньги он всё-таки взял и вынес в спортивной сумке. Мы их даже разделить успели. И надо было нам всем валить в тот же день за границу.

– А смысл? Интерпол работает как надо.

– Дальше всё было как в сказке. Банк под ментовской крышей. Следователи собрали охранников. Всех подряд начали одинаково обрабатывать: «Мол, мы всё знаем! Кто был ещё в деле и где деньги?!» Естественно, те бедолаги, кто «ни при чём», молчали. А тот, кто был в теме, тот не вывез и поплыл. Забирали меня с юбилея жены. Всех гостей положили на пол.

– Ну, потешил ты меня, бродяга! – вздохнул начальник. – Давай иди с миром.

И тут Вадим «полетел»: встал, похлопал по плечу начальника и сказал: «Да, это тебе не мелочь по карманам тырить у пьяных покупателей».

– Я смотрю, орёл, ты доброту за слабость принял? Может, тебя заземлить?! – Начальник смотрел с брезгливостью и ярко выраженной неприязнью, как обычно начальники смотрят на жульё. – А теперь, животное, иди своих ищи!

И Вадим посмотрел на него с бессильным презрением. Опустил взгляд и вышел.

Кружилась голова, во рту пересохло. Прислонился к колонне и стоял, чувствуя чужеродность свою среди оживлённой праздничной толпы. А потом увидел Аллу с сыном. Они сидели за столиком, там, на площади, где располагались кафе и рестораны. Савва ел какую-то булку. Алла смотрела на него. Ждали. Вадим представлял свой убитый вид и не знал, какую маску надеть, каким сейчас должно быть его лицо. Он не мог подойти к своим. Пошёл за узбеком с каталкой, в которой были швабры и щётки. Пришёл в пустынный и чистый туалет. Ряды кабинок. Закрылся в крайней, прижался лбом к двери. У него только в детстве и ранней юности были такие жёсткие приступы безысходной тоски, когда воспринимаешь жизнь и всех людей как враждебную ловушку, в которой ты – несчастная, нелепая мошка.

И вдруг рядом, за тонкой перегородкой, заиграла приятная, давно забытая мелодия, звуки из другой жизни:

Белые розы, белые розы, беззащитны шипы.

Что с вами сделали снег и морозы,

Лед витрин голубых.

Пел мальчик с доверчивой, хриплой и немного хулиганской интонацией. О, как много разбудила в его душе эта песня!

– Вот же, нашли время звонить! – закряхтел и выругался мужик в соседней кабинке.

А мальчик пел и пел.

«Чтоб вы все были прокляты, суки!» Вадим зарыдал, слёзы полились из глаз без его ведома.

Музыка оборвалась.

– Что ты звонишь?! Где?! В Караганде! – выругался мужик. – Даже здесь посидеть спокойно не дают. Ты же слышишь, что трубку не берут, значит, не берут! Давай, до свидания…

Вадим содрогался, стискивал кулаки, но ему становилось легче.

И правда – пора возвращаться к своим.

Евгений Попов. Са-на-то-рия

Теперь моя пора:

я не люблю весны;

Скучна мне оттепель;

вонь, грязь – весной я болен…

А. С. Пушкин

Осень наступила,

Высохли цветы.

Подожди немного,

Отдохнёшь и ты[1].

Анонимный постмодернист

«Тайная торговля целебной грязью «Комед», пятьсот рублей баночка, процветала в санатории «Пнёво-на-Нерехте», – отметил в своей писательской записной книжке писатель Гдов. Он, кстати, как и его коллега Михаил Булгаков, любил употреблять это слово не в мужском, а в женском, более, по его мнению, созвучном гуманизму, варианте. Са-на-то-рия.