Мужчина моей мечты - [53]

Анна, на которой в эту минуту джинсы и футболка, не удерживается:

— Ты что, Фиг! Хоть бы ботинки сняла.

Фиг отбрасывает одеяло и поднимает одну ногу.

— Ну уж нет! — возмущается Анна.

— Ну пожалуйста, — хнычет Фиг.

— Совсем совесть потеряла! — Анна обнимает лодыжку Фиг, расстегивает молнию, стягивает ботинок и принимается за вторую ногу.

— Спасибо, дорогая, — мурлычет Фиг и снова подтягивает одеяло к подбородку. — Я решила стать вором-домушником. Как думаешь, у меня получится?

— А я надеялась, что мы в кино пойдем, — говорит Анна. — Хочешь что-нибудь посмотреть?

— Мне, вообще-то, надо скоро быть дома, потому что должен позвонить Генри. — Фиг поворачивается в сторону часов. — Сколько сейчас?

Его имя! На душе сразу становится так тепло, будто вдруг вспоминаешь, что тебя ждут на потрясающей вечеринке. Действительно, как глупо с ее стороны было думать, что у нее мог бы завязаться роман с кем-то вроде Майка, которого она почти не знает. Самое лучшее письмо пришло от Генри по электронной почте несколько недель назад: «Тебе стоит сюда приехать. Фиг собиралась, но я не уверен, что она сможет это устроить. В Сеуле столько интересного (большую часть я сам, правда, не видел)! Мы могли бы попутешествовать. Так было бы здорово увидеть знакомое лицо. Я слышал, что в «Корейских авиалиниях» относительно дешевые билеты». «Относительно дешевые»… Анна, конечно, проверила. Это почти тысяча долларов, другими словами, о том, чтобы слетать в Сеул, не могло быть и речи. Но все равно, это было чудесное письмо.

— И как дела у Генри? — спрашивает Анна. Она до сих пор не знает, известно ли Фиг, что они с Генри общаются по электронной почте. Похоже, что неизвестно, но безопаснее будет вести себя так, будто все же известно. Пожалуй, не стоит удивляться, что Фиг все-таки лучший источник информации о Генри, чем сам Генри. Она постоянно упоминает всякие подробности из его жизни, отчего становится понятно, что в письмах, адресованных Анне, он не намерен раскрывать свою душу. В последний раз Фиг рассказывала, что Генри вместе с коллегами ходил в ночной клуб, где, обратившись к официанту, можно подыскать себе девушку. Тебе находят самую красивую женщину в клубе и, если потребуется, даже силой приводят к твоему столику. Это, по словам Фиг (которую, кажется, совершенно не беспокоит, что Генри общается с другими девушками), называется «делать заказ».

— Голос у него уставший, — жалуется Фиг. — Каждый второй раз Генри звонит в три часа утра по тамошнему времени, и — представляешь, какой ужас? — он в такое время все еще на работе. Тебе действительно неинтересно, почему я стала домушником?

— А мне надо это знать?

— Я кое-что украла.

— Замечательно, Фиг.

— Посмотри, что у меня в сумке.

Анна продолжает неподвижно сидеть на стуле у письменного стола.

— Давай же, посмотри, — просит Фиг. — Оно не укусит. Ты упадешь, когда увидишь!

Анна протягивает руку к сумке. Внутри — пачка однодолларовых купюр, резинкой примотанных к водительскому удостоверению, губная помада, пачка сигарет и небольшая серебряная рамка, в которую вставлена черно-белая фотография женщины в переднике и круглых очках.

— Кто это? — спрашивает Анна.

— Это прабабушка Мюррея.

— Кто такой Мюррей?

— Ну, тот парень, будущий юрист. Я полчаса назад еще сидела взаперти в его квартире.

— А мне казалось, что тебе не нравятся студенты-юристы.

— Теперь уж точно не нравятся. Он какой-то заторможенный, но явно запал на меня, поэтому я и бросила ему косточку.

— А Генри об этом знает?

— Он не спрашивает, а я не рассказываю. В любом случае после вчерашней ночи никаких костей Мюррею больше не будет.

— Как ты думаешь, у Генри там есть женщины, о которых он тебе не рассказывает?

— М-м-м… — Фиг задумывается, но с таким видом, будто этот вопрос ей на самом деле не особенно интересен. — Нет, вряд ли, — наконец произносит она, и у Анны с сердца падает камень. Хуже всего думать, что там найдется какая-то другая женщина, которая навсегда отнимет Генри у Анны с Фиг. По крайней мере, пока его связывают отношения с Фиг, он в пределах досягаемости.

— Такая безвкусная фотография, что я не смогла удержаться, — продолжает Фиг.

Анна снова переводит взгляд на фотографию в рамке. Женщина широко улыбается, за стеклами очков видна сеточка морщин. На вид ей лет шестьдесят.

— А чувства вины у тебя не возникло?

— Возникло. Ужасное, невыразимое чувство вины.

— Еще бы!

— В качестве наказания я даже надела власяницу. Тебе не видно, потому что я укрыта одеялом, но от нее все тело ужасно чешется и зудит.

— Фиг, это же его бабушка.

— Прабабушка, — криво улыбается Фиг. — И секс с ним был ужасный, поэтому я решила, что имею право взять у Мюррея что-нибудь взамен.

— Ужасный? Правда? — Непривычно слышать от Фиг, что ей не понравилось заниматься сексом.

— У меня, наверное, целый час ушел, чтобы кончить. И, кстати, раз уж мы заговорили об этом, как у тебя дела? Твоя грандиозная эпопея еще не закончилась?

— Мне не хочется говорить об этом сейчас. — Анна смотрит в сторону. Ирония заключается в том, что Фиг даже не представляет, насколько действительно грандиозной становится ее эпопея. До того случая летом, с Тедом, двоюродную сестру никогда особенно не интересовала личная жизнь Анны. Но рассказать ей про Майка (серьезно, а не для того, чтобы посмеяться) сейчас кажется совершенно немыслимым.