Мужайтесь и вооружайтесь! - [111]

— И кто же у тебя отец?

— Казак старой ермаковской сотни. Ныне-то он при Троицком монастыре обретается, а раньше ого-го-го…

— Ермаковской? — напрягая голос, переспросил Федор. — Уж не тот ли это атаман Ермак, что Сибирь при царе Иоанне взял?

— Он самый! — не без гордости подтвердил Сергушка. — Не ты один удивляешься, княжич, другие тоже. Думают, поспешников Ермака давно и в живых нет. Как бы не так! Целая сотня! Но все они за Камнем остались. Годы не те, чтоб за тыщи верст на ляхов бегать. А нам что? Хоть пой, хоть плачь, хоть вплавь, хоть вскачь. Такая порода.

— Порода и впрямь молодецкая, — согласился Нефед, однако тут же срезал Сергушку: — Но очень уж хвастовитая, — потом, как ни в чем не бывало, полюбопытствовал: — И много вас тут таких породистых?

— Под началом у Афони Черкасова десяток, да он сам, да я, — сделал вид, что не заметил его подковырки Сергушка. — Двенадцать получается.

— Любопытно бы на остальных глянуть.

— В чем же дело? Айда, покажу. У нас и хоругвь ермаковская с собой. На ней Дмитрий Солунский и архангел Михаил писаны. Не хуже, чем хоругвь нижегородского ополчения со Спасом. Вот увидите!

— Айда! — загорелся Федор. — Зачем зря время терять?

Петр заколебался.

Заметив это, Нефед на правах старшего принял решение:

— Успеется. Вот будет привал, там и поглядим, — и перевел разговор на другое: — А скажи, удалец, почему ты себя отдельно от других ермаковских внучат ставишь?

— Так я ж у воеводы Василея Тыркова в стремянных хожу, — удивился его непонятливости тот. — Он — голова сибирской дружины. Слыхали про такую?

— Слыхали, — оживился Нефед. — Это та, что копеек из сибирского серебра в Ярославле наделала?

— Точно.

— Батюшка о ней похвально отзывался. Стало быть, и впрямь посмотреть стоит.

— Когда?

— Нынче и жди! — поспешил с ответом Федор Пожарский. — Не позже вечера.

— Тогда бывайте, — заметив, что их обгоняет пробудившийся от сторонних мыслей Кирила Федоров, заторопился Сергушка. — До скорой встречи!

Он сразу сообразил, что лучше ему на глаза Тыркову со вторым воеводой явиться, чем одному. Вроде как и не терялся, а по делам службы при нем был. Судя по всему, Федоров тоже в пути ворон ловил, потому и отстал от дружины.

— Эй! — остановил Сергушку Федор Пожарский. — А как звать-то тебя?

— Ежели сполна, то Семенова сына Шемелина Серьгой, — оборотился к нему тот. — Но я больше к Сергушке привык. Так вроде задушевней.

— А меня Федей… А это мой брат Петр. Ну и Нефед Козьмин Минин с нами. Не смотри, что он такой каверзный. Это на словах только. На самом-то деле душа-человек. Так я говорю, Нефед?

— Тебе видней, княжич. Знают про то большие, у кого бороды пошире. А нас, простых, и Бог простит, — напустил на себя скромности Минин-младший. — Ты тоже бывай, стремянной, да нас не забывай, наведывайся на досуге…

На этот раз, увидев возле себя Сергушку, Кирила Федоров полюбопытствовал:

— Это с кем ты лясы точил, Шемелин?

— Как с кем? С княжичами Пожарскими да с сынчишкой Минина! — так, будто это для него обычное дело, ответил Сергушка. — Пригласил их у нас в дружине побывать, с хлопцами Афони Черкасова познакомиться. Молодых к молодым тянет. Так ведь?

— А они что? — недоверчиво глянул на него Кирила.

— Обещались быть. Как я им про хоругвь нашу и про другое разное сказал, у них аж глаза загорелись. У-у-у-еее! Любопытные страсть как. Жди, говорят, не позжее вечера будем. Ей-богу не вру!

— Везучий ты, Сергушка. Куда ни явишься, всюду свой, — засмеялся Кирила и пустил своего коня рысью.

Он и сам не знал, что его развеселило: то ли простодушные завирания Сергушки Шемелина, то ли шалости ветра, а, может, пересуды ополченцев, верящих в приметы. Послушать их, так земская рать на гибель шла, когда ветер ей навстречу дул, а теперь, по их разумению, впереди победа замаячила. И все потому, что ветер переменился, упряжным стал. Теперь он подгонял ополченцев к Москве, и на него можно было опереться, силы для решающего сражения поберечь.

«Но перемену ветра и так можно истолковать, что под Москвой нас ждет сначала грозная битва с ляхами, а уж потом только они вспять обратятся, — вдруг пришло в голову Кириле. — Каждому хочется в те приметы верить, которые удачу сулят, силу духа поднимают».

В это время его снова догнал Сергушка Шемелин. Посчитав, что их разговор не окочен, он обидчиво выпалил:

— Коли я везучий, как ты говоришь, Кирила Нечаевич, так и не смейся! Нешто я забавное что-то сказал?

— Да нет, Сергушка. Просто я байку не к месту вспомнил. Речь в ней о некоем мужаке идет. Видел он во сне кисель, да ложки не было. Лег спать с ложкой, не видел киселя… До вечера недолго осталось. Подождем. Но сдается мне: что с ветра пришло, то на ветер и уйдет.

— А ежели и ложка будет, и кисель, тогда как?

Договорить им не дал Федька Глотов.

— Где тебя черти носят, нетудыка? — налетел он на Сергушку. — Живо скачи к тому вон леску! Тырков туда только что отъехал, — и уже помягче сообщил Кириле: — А тебя, воевода, монах спрашивал. Тот, который троицкого келаря сопровождает. Да вон и он, легок на помине.

Кирила глянул в указанном направлении. Так и есть: это брат Иванец ему рукой машет. Наконец-то они снова рядом — Кирила под началом Минина и Пожарского, Иванец под началом Авраамия Палицына, а вместе они под началом Христа Спасителя и вновь окрепшего русского братства.