Муж, жена и сатана - [3]

— Место собаке будет там! — Ада Юрьевна поморщилась и указала рукой на пространство между вешалкой и коридорным комодом. — А этого отправим в гостиную, будет при коллекции. — Она кивнула на клетку, в которой, напрягши тушку, нахохлился попугай. — Жалко, папы нет, он бы нам все про этого Гоголя рассказал.

— Агглю-тина-тивную! Агглю-тина-тивную! — неожиданно для всех бодро выкрикнул попугай, довольный получившимся в семье согласием.

— Видала? — гордо отреагировал Лёвка. — То-то! — Он прихватил клетку с птицей и потащил ее в гостиную, устраивать Гоголя в новую жизнь.

Проводив друга взглядом, Череп оторвал туловище от пола и, стараясь быть незаметным, прошмыгнул на указанное хозяйкой место. Там он улегся на паркет и замер в ожидании начала следующей жизни. Ада ободряюще кивнула ему и пошла на кухню, где в тоскливом страхе новоявленная Прасковья ожидала предстоящей участи.

— Вас как по отчеству, простите? — первым делом поинтересовалась Аделина, зайдя на кухню и вежливо улыбнувшись неведомой гостье.

— Параша я, — просто ответила тетка, заметно смутившись, — Парашка, всю жизнь, как была, так и есть.

— А отчество? — улыбнулась Ада, — отчество ваше как?

Прасковья потупилась:

— Можно еще Пашей звать. Эти меня так тоже звали, прежние. Иль на худой конец Прасковьей.

Аделина обреченно вздохнула и согласилась:

— Хорошо, остановимся пока на Прасковье. Готовить умеете, Прасковья?

— Еду-то? — Гостья встрепенулась. — Так оно ж на мне все было кажный божий день. Суп разный, шти, рисовый на куре, с рыбой еще и другой какой. Прозрачный, было дело, просили, без ничего — тоже варила им, только сама в рот не брала, чего пустой хлебать, лучше чаю потом, отдельно. Гречку знаю, как лучше, на два пальца воды поверх и укрыть в теплое, пюре наказывали часто с картошки, блинчики любили крученые с разным, оливье показали, так я его частенько рубила почем зря. Ну и всякое еще. А мальцу ихнему кашу без комков давила, чтоб не плевался. А после, как подрос, котлеты ему крутила с живого мяса, с рынка. Любил их. И пироги пеку, на своей опаре, с капустой нравилось им, грибные и ватрушки. Все могу, што надо: еду, стираю и с полу убираю на мокрую, а после насухую. И в мага́зин за всем хожу, и за детями смотреть стану. Ихнего-то смалу глядела, гоголь-моголь вертела, как хозяева приказывали. И с колясочкой, с колясочкой, чтоб дышать ему. Своих-то будете заводить иль как? Ежели примете меня, конешно.

Детскую тему Ада развивать не стала, ответила уклончиво:

— Пойдемте, я вам покажу вашу комнату. Она маленькая, но для отдельной жизни вполне подойдет. Мы часть вещей оттуда заберем и кое-что добавим. Думаю, вам там будет удобно. И, пожалуйста, Череп этот — на вас, ладно? Он к вам привык, так что гуляйте с ним и кормите вовремя. И птицу, разумеется, тоже. Раз уж так у нас с вами получилось. А про зарплату поговорим отдельно, хорошо?

— А звать-то вас как прикажете? — справилась Прасковья, поднимаясь с табуретки. — Каким имем-то?

— Я Аделина, — отозвалась Гуглицкая, — вы можете звать меня просто Адой. А вообще, как вам удобно, так и зовите, мне, в общем, все равно. Лишь бы остальное у нас срослось.

2

Можно сказать, к году своего замужества Ада Урусова уже вполне сложилась как педагог, как отменный преподаватель литературы и русского языка в гимназии, куда сразу и, в общем, без раздумий пришла по окончании пединститута. Все пять студенческих лет училась с удовольствием, материал схватывала быстро и стремительно набирала профессию еще до того, как получила диплом. По выпуску колебалась минимально: дети — школа — язык — литература или престижное предложение от издательства, набирающего молодых редакторов для работы с переведенными на русский бразильскими сериалами. Были сериалы — станут отечественной книжной продукцией массового потребления.

В первом случае был явный и живой интерес при нищей зарплате, тут же — стандартный позор, но и большие деньги. Подумала тогда, что эти, может, сгинут когда-нибудь вместе со своим дерьмом, а детей еще можно успеть удержать от того, чтобы не сделались заложниками нынешних пошляков. Во всяком случае, постараться заинтересовать чем-то человеческим, неподдельным, важным.

Это был девяносто первый, ровно в тот самый год и выпускалась она, тогда еще Урусова, незадолго до августовского путча. Первый ее сезон в качестве школьной учительницы пришелся на первый год подлинной свободы, захватившей страну и поделившей ее на новые, неравные части. Денег в доме не было, жрать — тоже надо было еще поискать, где и чего.

Именно в те времена в доме их на Зубовском бульваре и возник Лёвка Гуглицкий: то ли парень еще, но со стажем, то ли уже зрелый дядька. Довольно милый, почти целиком облитый ранней сединой, несмотря на свои тридцать семь. Явился по опубликованному им же объявлению о покупке предметов старинного быта. Маленького росточка, смешной, бородатый, подвижный как челнок, неумолкающий, остроумный, с веселыми карими глазами и не сползающей с лица честной улыбкой. «Гномов бригадир» — сразу же окрестила его Адкина мама, Валерия Ильинична Урусова, ранняя пенсионерка, вдова ученого-орнитолога Юрия Урусова, отца Аделины.