Муж, жена и сатана - [28]

Другого ничего, как ни крутил, на ум не пришло. В остальном все было безупречно, если брать по работе и откинуть тему удачи — неудачи: но это как повезет, без захода в область нравственных сомнений. Прочее же вообще не имело смысла проворачивать в голове: не было там ни антикварного оружия, ни предметов старинного быта, ни невозврата долгов — так на что грешить будем, господа?

Внезапно Лёва очнулся от мемуарного настроя и резко сменил тему:

— Так покупаем Интернет или как?

— Разумеется, Лёвочка, что за вопрос? — Ада тоже уже успела обдумать старания непрошеного квартиранта. — Для начала пройдусь по сети, поищу способы борьбы с барабашками.

Через неделю после кастрюли пришел спец из районного сервиса и установил модем. Всю эту неделю, пока его ждали, как назло стояла мертвая тишина. Лёва опять не знал, что и думать. Ничего не падало, не задиралось на подоконник, не ломалось по электрической части и не отражалось на работе нового компьютера. Призрак снова будто исчез, не проявляя ни малейших признаков обитания в домашнем пространстве. Гоголь, ощутив новое положение дел, молчал, взяв, по-видимому, перерыв санаторного типа. Череп вел себя так, словно жизнь его удалась изначально и продолжает складываться наилучшим образом, хотя мало кто в это мог поверить. Эти двое в отличие от двуногих каким-то отдельным чутьем безошибочно распознавали наличие или отсутствие в доме посторонних сил. И если ничто или никто, затаившийся в воздухе их жилища, пускай не видимый глазу, не источающий запахов, не издающий при перемещении в пространстве мало-мальски слышимого звука, не грозил им очередной подлой неизвестностью, то настроение зверей чувствительно подымалось. Как если, к примеру, кормили бы шумерского зверя собачьими консервами, долго, очень долго, затем резко перешли бы на похлебку из мухоморов и, подержав на ней до той поры, когда корм перестал бы иметь значение уже совсем, вернули бы ему человечий стол, дав, скажем, для начала кусок сервелата, дополнительно обжаренного в барбекю.

Сравнительно такими были последние ощущения Черепа и близко к тому — Гоголя. А вообще, эта подозрительно затянувшаяся в доме тишина постепенно размораживала единую нервную систему, спаянную неудобствами и невысказанными проклятиями в адрес чертовой неизвестности. Она же пропаривала коллективную дыхалку, освобождая потерпевших от тугого и колючего диавольского кома, примостившегося внутри всех домашних. Ну и, дополнительно успокаивая, массировала виски — тем из них, у кого они имелись.

Кроме Прасковьи. Та уже ничего не ждала от жизни, кроме самой смерти. Хотела, чтобы кончина ее, если случится до срока, была непременно мгновенной, и чтобы черт об этом обязательно узнал, дабы за смерть эту ему стало совестно и непокойно, как и за все то проклятущее, что этот окаянный с ними творил.

А еще через день Гуглицким включили домашнюю сеть, и она заработала нормально. Ада позвонила пареньку в дырявых штанах с нитками, он снова пришел и бесплатно помог зарегистрировать адрес электронной почты [email protected], растолковав, как надо отправлять и получать письма, а также выискивать в сети нужные для жизни сведения про все на земле.

10

11 июня 1894 года, когда двадцатидевятилетний Алексей Александрович Бахрушин, собрав друзей, впервые продемонстрировал им то, что ему удалось собрать к этому дню, мало кто был удивлен, как Алексей и ожидал. Многие из близкого окружения знали, сколь жаркой сделалась страсть его к собирательству и как горел их ближний друг все последние годы.

А заразил его двоюродный брат, Алексей Петрович. Будучи страстным собирателем, тот и сам не уставал, сочетая дело и влечение, изыскивать отовсюду разные предметы, могущие составить коллекцию общеисторическую или же по более узким интересам, каковые к тому времени точно для себя еще не определил. В доме у них бывали всякие лица: что деловые компаньоны отца и дядьев, что прочий московский люд, многие из которых также имели немалые коллекционерские интересы. С деньгами, какими гости дома Бахрушина могли распоряжаться весьма и весьма вольготно, с их возможностями от многочисленных связей в кругах богатых, известных и порой самых знаменитых персон, такое увлечение нередко переходило в занятие, берущее уже немало времени и средств. Впрочем, кто-то из них интерес свой регулировал, ограничивая себя тем лишь, что обставлял собственный быт диковинками, пришедшими в руки случайно. Другие тратились просто так, забавы ради и глядя на первых. Третьи же, какие больше по купеческому уклону, обходились без особенных умствований, как и без искусств, и догоняли вторых лишь из чистого соперничества, не желая уступать в наличии интересной особенности, могущей привлечь вниманье прекрасных дам. Иными словами, и так бывало, и эдак. Однако домашние разговоры, всякий раз начинаясь одним и другим, наталкивались в ходе застолья на излюбленную тему, сделавшуюся со временем чуть не первейшей.

Так или иначе, коллекционерские интересы лиц, бывавших в доме, передались и Алексею Петровичу. Он тоже захотел собирать: что, почему, как — безразлично, важнее было успокоить в себе утробную тягу к созданию серьезного интереса в жизни.