Музеи… или вдохновляющая музыка The Chemical Brothers - [9]

«Неужели ты не узнаёшь меня, Мартин?! Что происходит?!»

Толпа стала увлекать его ещё дальше, не давая прохода. Да и капо настороже. Надежда на то, что Мартин прекратит свой разговор с офицером и снова взглянет на Йозефа, таяла с каждым шагом. Йозеф оглядывался на друга до тех пор, пока тот не скрылся из виду.

«Это невероятно! Это неслыханно!»

После этого вниманием Йозефа завладела другая картина. Животный ужас стал проникать в душу – их и правда вели в те самые дома, развалины которых он с друзьями рассматривал минут двадцать назад – в них находились газовые камеры. Йозеф ещё подумал, что каждый оставшийся кирпич пропитан злобой и ненавистью, словно их обжигал сам дьявол.

И теперь страшные дома тошнотворной расцветки, словно куски мяса разной степени обжарки, возникли перед ними.

Тогда, двадцать минут назад, паническая атака заставляла Йозефа изрыгать шутки, одну циничнее другой. Совсем недавно Йозеф с глумливой улыбкой сам приглашал друзей пройти вовнутрь. Как он сказал тогда? А! «Отведать превосходный клефтико!»

Насколько теперь будет превосходным клефтико, Йозеф? Приправленный твоими лучшими душевными качествами, да ещё с отличной сервировкой… Такую красоту будет недурно и сфотографировать.

Никаких тебе дорожечек, лужаечек и указателей – одна грязь; настоящий скотный двор. Люди безропотно заходили внутрь. Эта покорность до глубины души поразила Йозефа. Отсутствующий взгляд их не укладывался в голове даже такого циника, как он.

«Почему нельзя поднять бунт и умереть достойно?!»

Этот вопрос, впрочем, быстро утонул в мешанине чувств и мыслей: это не по-настоящему, это не реально, поздно…

Йозеф вдруг вспомнил о своих родителях, об их чаяниях и надеждах, которые они возлагали на него, и которым теперь, судя по всему, не суждено сбыться. Ему стало их так жалко – они-то, глупые, ждут, что их сын станет человеком… Раньше ему было смешно.

Он представил родителей, одетых в эти ужасные робы, с колодками на ногах – как они с таким же выражением лица могли переступать порог. От этого ему стало ещё горше…

«Бедные мои…»

Всё происходящее пробудило в нём какие-то глубинные чувства, каких он стеснялся, намеренно скрывал или о которых он даже сам не подозревал.

«Ведь он – чей-то отец», – подумал Йозеф про мужчину, ступающего впереди: смотрит под ноги, чтобы не упасть, шаркает к дверям.

«Это какой-то бал сатаны!»

Йозефу показалось, что, переступая порог, он будто переходил в другое измерение. Видимо, потому, что не стало голубого неба над головой, а с боков стали давить серые стены. Потому что собачий лай теперь стал доноситься издалека, а голоса капо и зондеркомандеров совсем близко, будто внутренний голос. Потому что в нос ударил такой запах – какой-то знакомый и в то же время новый, непонятный, с примесью.

Последние остатки воли покинули Йозефа. Потрясение было его так велико, что он чуть не упал, споткнувшись о рельсы, – он как маленькая щепка, подхваченная волной людского моря.

Рельсы упирались в решётку. Если открыть в ней дверцу, то можно попасть в соседнее помещение, пока закрытое от посторонних глаз большим куском ткани, который вздувался от сквозняков.

На рельсах одна за другой стояли тележки – совсем скоро послышится скрип их колёс. Откроются дверцы, и в лица полулюдей пыхнет жаром печей.

От нахлынувших эмоций и странных ощущений Йозеф находился в какой-то прострации – не успел он опомниться, как оказался в газовой камере. От бетонных стен и потолка веяло холодом. Из-за тусклого освещения страшные лица стали ещё страшнее: игра теней делала их похожими на черепа. Дальние углы зала утопали в сумраке, от чего казалось, что комната эта бесконечна, и если идти вперёд, то из тьмы будут появляться всё новые и новые головы.

Все притихли и стали ждать своего приговора. В этой тишине Йозеф понял, что по щекам его текут слёзы. В отличие от всех остальных, он не готов был умирать. Когда смерть неминуема – ценность жизни возрастает с той же скоростью, с какой у тебя её отнимают.

А смерть неминуема – зачем они рейху такие беспомощные. И всё же в этом ящике Пандоры тлела надежда. И Йозеф надеялся до последнего, что всё это закончится так же, как и началось.

Тишина. Она была недолгой. Люди один за другим, будто после сеанса гипноза, стали приходить в себя. Кто-нибудь давал волю своим эмоциям, и этот почин стали подхватывать другие. Вскоре камера наполнилась адским сонмом голосов. Заволновалось людское море…

Последнее, на что обратил внимание Йозеф в своей жизни, это дряхлая кожа на шее мужчины, стоявшего рядом с ним. Потом свет погас, и тьма стала подхватывать души в свой водоворот.

Из отверстий сверху стали выпадать контейнеры с диатомитовой землёй – начнётся реакция, и чьи-то невидимые и безжалостные руки под покровом тьмы будут душить людей.

Жизнь, как выпущенное из клетки животное, торопилась поскорее убраться подальше от опасного места. Она хваталась за ветки нервов и пыталась вскарабкаться по этому дереву, минуя любые предрассудки, привычки и здравый смысл.

Кто-то читал молитву, всей спиной вжимаясь в стену. Кто-то сходил с ума, пытаясь, как и жизнь, вскарабкаться по бетонной стене. Одни сходились и умирали в удушающих объятиях, другие, наоборот, ото всех отталкивались, будто отвоёванное пространство даст им побольше воздуха.