Муза художника - [123]

— Вы ее не заслуживаете, — отрезает Йон.

Уходя прочь, он чувствует, как чистый, холодный воздух наполняет его легкие до отказа.

Он видел их один раз в конце октября, на площади Амзей, на рынке с бетонными прилавками и гофрированными крышами. Они выбирали яблоки и морковь размером с палец. Теперь, в декабре, Йон видит их снова, на катке в центре города. У него по-прежнему не хватает смелости подойти. Волосы Фрейи, неумело скользящей по льду, торчат из-под капюшона дубленки. Спустя год после того, как Алстеды подарили Фрейе эту дубленку, ее запястья уже выглядывают из рукавов, когда она, балансируя, вытягивает руки. Маргарет, с раскрасневшимся от холодного воздуха лицом, стоит у края катка и греет руки о чашку с дымящимся лимонным чаем.

Британский журналист передает сообщение: «Два румынских высокопоставленных лица, ответственные за энергетическую политику, были уволены за „значительные недостачи“, и военные взяли под свой контроль все электростанции. Промышленное производство ослабло по сравнению с прошлым годом, отчасти из-за дефицита гидроэнергии, и страна не будет импортировать зерно, несмотря на то что внутренние урожаи недостаточны, чтобы прокормить людей. В каждой квартире разрешено по одной сорокаваттной лампочке на комнату; комнатная температура ограничена десятью градусами по Цельсию. Продовольственные пайки урезаны на том основании, что некоторые непатриотичные лица откровенно переедают и президент Чаушеску заботиться о здоровом питании своих сограждан. Похоже, президент также недоволен тем, как освещают его руководство на радио „Свободная Европа“. Он хочет построить высокотехнологичную станцию глушения радиопередач».

Когда Йон входит на главный железнодорожный вокзал города, огромное пространство с одиноким источником света над информационным киоском, ему в голову приходит запоздалая мысль о том, что, если Михаю действительно удастся выехать из страны, даже по временной визе, он вряд ли когда-нибудь вернется. Этот факт, надо полагать, объясняет, почему шофер стал выглядеть более подавленным и менее восторженным, когда они подошли к заключительному этапу получения разрешения на его выезд.

Вокзал почти пуст. Он видит, как София, облаченная в свое светлое шерстяное пальто, пробирается к нему. Она движется с большей энергией, чем до отъезда, выглядит поздоровевшей. Возможно, на морском воздухе сон крепче. Неподалеку от него человек у телефона-автомата собирает вокруг себя толпу. Мужчина с котомками, прямо с поезда, демонстрирует клочок бумаги, на котором, должно быть, написан телефонный номер его городских родственников. Прохожие остановились, чтобы ему помочь. Один изучает клочок бумаги и набирает номер, в то время как другие показывают вновь прибывшему, как держать трубку и говорить в нее.

В этом году Алстеды не планируют ехать на родину в рождественские праздники. В любом случае — хотя им об этом еще неизвестно — очень скоро они навсегда покинут Румынию. Но пока причина, по которой они остаются, заключается в том, что Хенрик Экерс попросил разрешения съездить домой на две недели навестить родителей, дедушек с бабушками и других многочисленных родственников на острове Борнхольм.[67]

Йон признает, что ему не хватает ясности и точности ежедневных отчетов своего помощника. Даже Юльета, кажется, не знает, куда ей теперь направлять свои обычные обвинения и жалобы; как правило, она адресовала их Экерсу, с тем чтобы и глава миссии услышал. По взаимному согласию Йон с Юльетой несколько раз в день делают перерыв, пьют кофе. И вообще поддаются искушению глазеть в окно на вечный сумрак заснеженных улиц охотнее, чем занимаются бумагами, разбросанными на их столах. Не говоря об этом ни слова, оба осознают, что именно Экерс, при всей своей скромности, был тем, чьи знания и инициативность придавали осмысленность их службе.

Ближе к концу декабря он сопровождает Михая в паспортное управление Министерства внутренних дел на улице Николае Йорги. Ранее Михай уже ходил туда сам, но его заявку отклонили. Легкий снег падает на дороги и тротуары. В центре пустынной улицы мужчина в меховой шапке, закутанный в толстый шарф, тащит санки, к которым привязана елка.

Когда они приближаются к зданию, вооруженный часовой делает шаг им навстречу, но Йон движется мимо него, напористо заявляя о своем дипломатическом статусе и сообщая, что он пришел к коменданту. Часовой направляет их в мрачную боковую комнату, похожую на складское помещение. Люди в темных одеждах сидят в ряд на деревянных скамейках. Вместо того чтобы присоединиться к ним, приняв одну из таких же униженных поз, Йон, с крепко зажатым в руке официальным письмом, прохаживается вдоль стен, рассматривая развешанные на них плакаты. Те содержат размашисто начертанные предостережения против пересечения границы и уведомления о расплате за попытку сделать это без действительного паспорта. Фотографии тех, кто признан виновным в совершении этого преступления, прилагаются, каждая снабжена надписью с приговором к долгосрочному тюремному заключению. Михай занимает свое место на скамейке, держась подальше от плакатов, и в конце концов Йон усаживается рядом с ним. Михай очень тихий. Йону кажется, что с лета он похудел. Человек в военной форме выходит из кабинета коменданта и резким голосом отсылает всех других кандидатов на получение паспорта прочь. После этого он поворачивается к Йону и бесцеремонно требует сообщить о своем деле.