Муза, где же кружка? - [16]
Джеймс Тёрбер, из статьи в журнале Time (1960)
Похоже, джин породил больше литературного вдохновения, чем какой-либо другой жидкий продукт перегонки (кроме виски, конечно). Сегодня он считается вполне респектабельным и цивилизованным напитком, но так было не всегда. В XVIII в. моралисты георгианской Англии полагали его бичом общества. Но в начале XIX в., с появлением в Лондоне коктейлей («питейных смесей»), джин стал постепенно избавляться от репутации презренного пойла социальных низов.
В США сухой закон парадоксальным образом подстегнул «ревущие двадцатые» – насквозь проспиртованную эпоху флэпперов[29], джаза и стиля ар-деко, явившуюся после окончания Первой мировой. В это гламурное десятилетие жизнь писательская и жизнь питейная мощно сплелись, породив недолгий «золотой век» для неумеренно пьющих сочинителей. И заметной частью этой эпохи стал джин.
Голландская отвага
Характерный смолистый аромат и вкус джину придают ягоды можжевельника обыкновенного (Juniperus communis).
Происхождение напитка туманно, однако не исключено, что он возник в XVI в. в Нидерландах. Женевер, голландский прародитель современного джина, вначале продавался в аптеках: его использовали для лечения самых разных недугов, в том числе подагры и камней в желчном пузыре.
Британские солдаты, участвовавшие в Тридцатилетней войне (1618–1648), прозвали этот напиток «голландская отвага»: им давали женевер, чтобы они могли согреться в холодную погоду и успокоить нервы перед сражением.
Голландец Вильгельм Оранский, захвативший британский престол в 1689 г., на протяжении своего царствования запрещал ввоз в страну бренди из Франции, главного врага тогдашней Англии. Такая политика широко распахнула ворота для голландских винокуров, и те вскоре начали целыми кораблями доставлять в страну женевер, перевозя очередную партию сразу же после того, как успевали ее произвести.
Как Лондон помешался на джине
Производство джина обходилось сравнительно недорого, к тому же пить его было безопаснее, чем тогдашнюю лондонскую воду, кишащую болезнетворными бактериями. Неудивительно, что напиток стал таким модным в Британии начала XVIII в. Этот период называют джиновой лихорадкой, или лондонской джиноманией: в ту пору на каждые четыре городских строения приходился один перегонный заводик.
Власти пытались обуздать потребление напитка с помощью реформ. «Закон о джине» 1736 г. привел к уличным бунтам и разорению почтенных торговцев. Как и всегда в таких случаях, бутлегеры процветали. Зачастую они сбывали джин сомнительного качества (иногда добавляя туда для вкуса и аромата скипидар) с колоритными названиями вроде «Дамской отрады» или «Утешения рогоносца».
Популярность джина среди бедняков способствовала ухудшению его репутации. Напиток окрестили «Материнской погибелью». Разрушительное действие, оказываемое им на низшие классы, убедительно показано на знаменитой сатирической гравюре Уильяма Хогарта «Переулок джина» (1751).
Появление коктейлей («питейных смесей») в Лондоне конца XVIII в. помогло постепенно восстановить реноме джина. К 1823 г. «джин-твист» (горячая вода и джин, с добавлением сахара и лимонного сока) стал популярнейшим напитком британской столицы.
В винном погребке Чарльза Диккенса, пившего вполне умеренно, имелись бренди, ром, виски, вино и джин. Он обожал сам ритуал приготовления вечернего стакана пунша из джина: невольно вспоминается мистер Микобер, персонаж «Дэвида Копперфильда».
Почтенный G & T
Джин с тоником (G & T) родился в XIX в. Британским военным, служившим в Индии, для профилактики малярии предписывалось ежедневно употреблять хинин (измельченную кору хинного дерева). Чтобы смягчить горечь порошка, офицеры стали растворять его в смеси сахара, газированной воды и лимонного сока. Вполне понятно, что вскоре всё это стали соединять с ежедневными солдатскими порциями джина.
Как ни странно, сам термин «джин-тоник», похоже, впервые возник на страницах художественной литературы лишь в романе Пелема Гренвилла Вудхауса «Так держать, Дживс!» (1922).
Эта комбинация и по сей день остается основой канонических коктейлей. Современный британский романист Лоуренс Осборн так описывает это классическое питье в своем язвительном путеводителе по исламскому миру «Мокрые и сухие» (2013): «Неотъемлемая часть напитка – приглушенная музыка кубиков льда и аромат, ласкающий нос, подобно запаху нагретой солнцем травы. Вы снова обретаете непринужденность. Это питье – словно холодная сталь, принявшая форму жидкости».
Джон Чивер, «Чехов американских пригородов», также весьма активно потреблял джин с тоником, именуя Gilbey’s «материнским молоком». В 1953 г. в журнале New Yorker был опубликован его отчасти автобиографический рассказ «Джин, приносящий печали» – о ребенке, на котором не лучшим образом сказывается пьянство родителей.
Булькающий библиотекарь
Возможно, самым рьяным энтузиастом G & T в литературных кругах стал Филип Ларкин, этот поэт-очкарик из английского Ковентри. В 2010 г. был издан сборник «Письма Монике», куда вошло около 1400 писем, которые получила от Ларкина Моника Джонс, его многолетняя возлюбленная. Эта корреспонденция позволяет заглянуть в сознание автора, известного своей скрытностью, и в числе прочего подтверждает его пристрастие к джину с тоником.
