Мусульманская Испания - [17]

После смерти Рамиро II в 950 г. внутренние междоусобицы значительно ослабили христианские государства, и 951—961 годы свидетельствуют о невиданном увеличении власти и влияния Абд ар-Рахмана. Гегемонию (или сюзеренитет) Абд ар-Рахмана и его преемников признали король Леона, королева Наварры и графы Кастилии и Барселоны, причем это признание было не просто формальным, но подкреплялось выплатой ежегодной дани; отказ от уплаты приводил к карательным рейдам. В это же время были разрушены или переданы в руки мусульман большинство укреплений. Таким образом, начиная с 960 г. и до конца века мусульманский контроль над Пиренейским полуостровом был полнее, чем когда-либо.

Здесь представляется уместным рассмотреть точку зрения Арнолда Тойнби («А Study of History», vol. VIII, стр. 351), который считает, что, коль скоро Абд ар-Рахману и ал-Мансуру не удалось подчинить себе полностью весь полуостров в период, когда они обладали несомненным военным превосходством, это означает поворотный момент: конец мусульманской экспансии на этом направлении и начало христианского восстановления сил. Обсуждение этого вопроса позволяет выяснить некоторые существенные черты омейядской Испании. В определенном смысле покорение полуострова было закончено, поскольку северо-западную часть его занимало королевство Леон, которое признало Абд ар-Рахмана своим сюзереном. Однако покорение не было полным в двух отношениях: никто из мусульман не хотел селиться в северных землях, а местные правители оставались вассалами мусульманского сюзерена, но не превращались в глав общин зимми, т. е. «покровительствуемых».

Причины нежелания заселять северные земли были сходны с теми, которые ослабляли энтузиазм к продвижению во Франции после поражения 732 г. и к отказу от дальнейшего давления на северо-западные районы в середине VIII в. Почти наверняка арабы невзлюбили этот климат; большинство из них было горожанами, северные города они находили маленькими и некомфортабельными. Высказывалось даже мнение, что араб мог быть счастлив лишь под сенью олив. Берберы, поначалу расселившиеся в северозападных областях, еще до своего отступления испытали там множество неприятностей, и память об этом несомненно сохранилась. Суровые условия жизни вместе с враждебностью местных жителей, особенно горцев, делали эти области неугодными для поселения. В тех же районах, которые были почти необитаемы, скорее христиане готовы были приступить к освоению новых земель.

Стратегия создания политически зависимых от них единиц, которая была скорее феодальной, чем традиционно мусульманской, может быть объяснена тем обстоятельством, что у мусульман не хватало сил, чтобы обеспечить покоренным статус зимми, и они вынуждены были довольствоваться их вассальной зависимостью. Однако это предположение еще нуждается в проверке. Более вероятно, что традиционные арабские и исламские идеи просто оказались менее приемлемыми в специфических условиях северной границы ал-Андалуса. Концепция «священной войны» (джихад[21]) как уже отмечалось, превосходно служила в первые века ислама для объединения арабских племен и направления их на широкую экспансию, но даже на востоке эта концепция не годилась в качестве ведущего принципа великой империи при взаимоотношениях с соседями. На западе эти проблемы усугублялись разногласиями среди мусульман Северной Африки.

Абд ар-Рахман, конечно, использовал идею «священной войны» для привлечения людей в армию, но для большинства его солдат побудительным мотивом были, вероятно, материальные, а не религиозные интересы. Существование стратегических замком естественно придавало особую важность отношениям между владельцем такого замка и его сеньором, а мусульманская политическая традиция, более приспособленная к взаимоотношениям политических общин, не имела опыта в этом вопросе. Если вспомнить при этом, что многие из видных мувалладов (испанских мусульман) состояли в тесных родственных связях с рядом христианских знатных семейств, не покажутся удивительными отношения владельцев замков между собой: они были чисто феодальными без учета религии. Короче говоря, попытка применить сугубо мусульманские политические идеи к ситуации, определяющими элементами которой (в основном по географическим причинам) были замки и рыцари, потерпела неудачу. Можно, конечно, объяснять эту неудачу недостатком религиозного рвения, но, пожалуй, правильнее будет признать, что, хотя ислам считается политической религией, мусульманские правители уже вскоре после возникновения ислама были в основном равнодушны к религиозным заповедям при проведении своей политики. Политическая власть была как бы автономной, и для большинства правителей raison d'etat перевешивал все прочие соображения. Весьма вероятно, что мусульманские правители в Западной Европе X в. предпочитали применять принципы и практику, более эффективные в этих краях.

Рассматривая политику Абд ар-Рахмана в Северной Африке, следует помнить о таких определяющих моментах, как основание Фатимидского государства (в Тунисе в 909 г. и в Египте в 969 г.). С одной точки зрения, это была победа оседлых берберов над кочевыми - в то время как ранее арабское завоевание было победой кочевников (при поддержке арабов) над оседлыми племенами, но это далеко не все. Военные и политические успехи Фатимидов были связаны с провозглашением новой серии религиозных идей. Разнесенные исполненными энтузиазма проповедниками (дай), эти идеи могли завоевать популярность у широкого круга людей, способных отлично сражаться. Теологически этот набор идей квалифицируется как исмаилитская форма шиизма