«Мустанг» против «Коломбины», или Провинциальная мафийка - [27]

– Он же с Жучкой крутит, где я его найду.

– Сходи к нему в милицию, соври, что Света его видеть хочет, соскучилась. И про Гирю спроси, мол, свидетельницей вызывают, ясно? Когда их привезут в «воронке», будь там, в милиции, передай Гире записку.

– Игорь, я не…

– Заткнись. По ресторанам гулять, импортное шмотье иметь любишь, так и делай, что велю, ясно? Жучку здесь запри, пускай одумается. Сама сейчас же к Алику.

– Мне с двух на работу. И так сколько раз отпрашивалась.

– Надо будет, и еще отпросишься. Если сыскарь Мельников расколет Гирю, кончилась и твоя веселая жизнь.

– Уж с тобой веселье! Все какие-то приказы, будто мы со Светкой в рабстве у тебя.

– Не в рабстве, а в долгу. Кто тебя выручил, когда с парфюмерией погорела? Ну и все, кончай эти разговоры.

– Игорек, ты ночевать придешь?

– В другой раз когда-нибудь.

– Когда это – когда-нибудь? Опять к жене своей драгоценной побежишь?

– Не до баб мне, Натаха. Придурок Гиря перестарался, сволочь гугнявая. Надо было, как раньше в таких случаях делали, пугнуть хорошенько чужака, ну ограбить, если без навара нету интереса. Но зачем на кладбище мотаться, бросать таксера связанного? Как нарочно, чтоб он со злости заявление настрочил. Теперь Гиря с Володькой на срок загремят, а я думай, засветили они меня или нет. Ну, я пошел, Натаха.

Обнял, притиснул, и – хлопнула дверь. Из кухни появилась Светка.

– Ушел? Ну и гад! – Сунулась к зеркалу, потерла пальцами вспухшие подглазья. Выругалась грязно. – Опять фонарь всплывет.

– Еще не так надо тебе вломить. – Наташка оттолкнула ее, принялась натирать щеки румянами. – Я ухожу, тебя здесь запру. Чего «не», когда Игорь велел. Сиди, думай, что наболтала, накапала.

– Господи, все велят думать! Чего тут думать, когда везде невезуха. Эх, жизнь распроклятая! Натка, выпить нету у тебя?

– В честь чего тебе такая премия – выпить?

– Да ладно, еще ты будешь воспитывать. Тошно мне, Наташка, прямо хоть реви.

– Раз тошно, и пореви. Возьми вон за диваном в бутылке грамм двести.

11

– Гражданин начальник, я ж в признанке, чо еще резину тянуть. Пускай судят, да в зону короче.

Гиря-Киряков затягивался сигаретой и жмурился, как сытый кот.

– Чего это в зону тебе так не терпится?

– Надоело в СИЗО кантоваться. Лучше вкалывать, чем так-то, в крытке.

– Работящий ты, оказывается.

– А чо? В зоне я всегда без туфты вкалываю, можете проверить.

– Проверить кое-что надо.

Мельников списывал на бланк протокольные данные Кирякова Виктора Семеновича, ранее судимого по статьям… и так далее.

– Проверить, говорю, надо, все ли ты чистосердечно…

– Да все, начальник, раскололся полностью. Разве мелочь какую позабыл, а так все чисто и сердечно.

– У таксиста Зворыкина раньше водку покупал?

– Не-е.

– У кого покупал из бомбежников?

– Они, собаки, по четвертаку за пузырь дерут, откудова у меня деньги!

– На что жил? На какие средства?

– Галька работает.

– Значит, на ее шее сидел, здоровый мужик?

– Я устраиваться хотел.

– Долго что-то хотел. С февраля, как освободился из колонии. Ну-ка вспомни, Витя, такую мелочь: кто вас с Русаковым подстрекал напугать Зворыкина?

– Никто. По пьянке вышло. Надо было еще выпить, денег нету…

– А кто предложил избить Мамедова?

– Чо-о? Какого Мамедова? Не знаю такого.

– Память у тебя слабовата? Напомню. Вы с Гусаковым и с… с кем еще, лучше бы ты сам назвал… поехали в «Жигулях» от кинотеатра «Россия» в лес, там уже стояла другая машина. Вышли и стали избивать человека. Потом оставили его, лежащего без сознания, и уехали. Произошло это седьмого апреля. С вами в машине находились две женщины, Наталья Вепрева и Светлана Жукова. За рулем Игорь Корнев. Раз уж ты решил давать чистосердечные показания, так расскажи подробно, как все происходило.

– Брось, начальник! Нечего мне рассказывать. Таксера пощипали, придурка того, Сахаркова Ваньку, только совсем уж лопух не обчистил бы, мы еще мало прихватили. Все, боле ничо не знаю. Чужое дело вешаешь, начальник. Чужое не возьму, своего хватает.

– Витя, а если проведем опознание? Опознает вас с Русаковым потерпевший, тогда вся твоя «чистосердечность» накрылась. На суде все учитывается, Витя.

– Туфта все это, начальник, будто на суде признанка в зачет идет. Вам лишь бы засадить. И на понт меня не бери

Гиря вел себя уверенно, поглядывал на Мельникова, на следователя Хромова с явной насмешечкой. Сигарета в пальцах дымится – фильтром наружу, огнем к ладони. На каждом пальце татуировка: «перстень с бриллиантом». Тем эти перстни хороши, что их пропить нельзя всю жизнь, не то что обручальное кольцо Зворыкина.

Вот оно, давление на следователя, – лживая наглость. Гире закон позволяет врать, изворачиваться: преступник не несет ответственности за дачу ложных показаний. Такие вот Гири, не раз судимые, свои права на вранье хорошо знают и применяют часто: авось следователь поверит или поленится искать дополнительные улики или срок расследования истечет, а там, глядишь, на суде и отвергнут частично обвинения. Что ж, применим нажим законный.

– Так что, Витя, проведем опознание?

– Хоть тыщу.

…Оперативник Жора Малевский постарался: пятеро молодчиков сидели рядком один к одному, не только возрастом, но обличьем схожи. У противоположной стены, в уголке, две женщины слушали Хромова, который объяснял им права и обязанности понятых, и дама под пятьдесят солидно кивала, полная достоинства и сознания, что лично борется с преступностью; молодая плохо слушала Хромова, все взглядывала на пятерых парней, которые чудились ей, наверно, бандой гангстеров из кинобоевика.