Musicalia - [4]
Свобода - будь то в искусстве или в политике - оправдана только как переход от несовершенного порядка к порядку более совершенному. Политический либерализм освобождает людей от ancien regime[15], то есть несправедливого порядка, для чего признает за каждым некие минимальные прирожденные права. Задерживаться на этой переходной стадии, которая имеет смысл единственно как отрицание несправедливого прошлого, все равно что располагаться на жительство, не дойдя до конца пути. Отсюда тот странно незавершенный отпечаток, проявляющийся в облике всех современных демократических институтов. Необходимо идти дальше, к созданию nouveau regime[16] - нового порядка, новой социальной структуры, новой иерархии. Недостаточно признания минимальных, уравнительных прав, под покровом которых все кошки серы; нужны права максимальные, различительные, нужна табель о рангах. Кризисы, которые потрясают сегодня мир, необходимы для того, чтобы в обществе сложилась новая аристократия.
Подобным же образом коренное устремление романтизма заключается в вере в то, что чувства составляют более глубокий пласт человеческой души, чем воля и разум - единственные силы, которые признавало прошлое, - и, подобно им, способны создать порядок, систему связей, иерархию; в конечном счете культуру. В этом смысле все мы - и я первый - сегодня романтики. Когда Данте противопоставлял raggion[17] чувству, он имел в виду интеллект. Но дело в том, что существует чувственный разум, то, что Паскаль называл raison du coeur[18], который в силу своей сердечности отнюдь не менее разумен, чем интеллект. Появление его на свет и развитие - одна из величайших проблем нашей, эпохи, которую предвидел еще Конт, настаивавший на organisation des sentiments[19].
За первой, раскрепощающей стадией романтизма следует вторая, которая уже давно заявила о себе в искусстве и девиз которой - иерархия и отбор. Поэтому нам не совсем безразлично, что нравится и что не нравится в современной музыке. Необходимо воспрепятствовать анархии вкусов, которая пагубно отразилась на уровне восприятия европейской публики.
Искусство необратимо развивается, последовательно очищаясь, иными словами, изживая в себе то, что не является беспримесно художественным.
У Педро умерла невеста, и он, как то и полагается, охвачен глубокой скорбью. Эта скорбь есть некое первообразное чувство, рождающееся в самом процессе жизненных отношений, а потому - не художественное, не эстетическое. Если Педро покажется, что выражать свою скорбь так, как это делают все простые смертные, недостаточно и он сочинит о ней сонатину, то он лишь даст художественное выражение чему-то неэстетическому.
Сердобольный Пабло и художник Хуан становятся свидетелями несчастья, постигшего Педро. Следуя свое натуре, Пабло .проникается печалью друга, сочувствует ему, сердце его сжимается от боли, он доподлинно переживает горе ближнего. Хуан, будучи художником, противится такому воздействию и, установив между собой и чувством скорби некую духовную дистанцию, становится зрителем, и только зрителем, но при этом зрителем-художником. Боль, которую источает сердце убитого горем влюбленного, возбуждает в нем вторичные чувства - уже не чувства участника сцены, а эстетические эмоции стороннего наблюдателя. И если затем он придаст этим своим эмоциям ясный строй и лад, то мы получим произведение, в котором художественными будут не только средства выражения, но также и сама тема.
Вряд ли бы мне удалось с большей ясностью и отчетливостью сформулировать разницу между романтической и новой музыкой: между Шуманом и Мендельсоном, с одной стороны, и Дебюсси и Стравинским - с другой. Скорбящий жених Педро - это Мендельсон; Хуан, возможно, Дебюсси; что касается сердобольного Пабло, то его лицо то и дело мелькает среди публики, восхищенной мелизмами[20] скорбного Педро.
Все прочие расхождения между старой и новой музыкой, особенно в том, что касается техники, лишь производные от этого коренного различия: речь идет о двух стилях, выражающих два весьма далеко друг от друга залегающих пласта чувств. Для одного искусство - прекрасная оболочка, скрывающая нечто банальное. Для второго искусство есть жесткое, категорическое условие для достижения цельности и красоты. Таким образом, они автоматически занимают разные уровни в эстетической иерархии. Свободы выбора здесь нет. Предпочитать Мендельсона Дебюсси - эстетическая диверсия, которой чревато всякое восхваление низшего в ущерб высшему. Достопочтенная публика, рукоплещущая "Свадебному маршу" и освистывающая выдающееся творение современности - "Иберию"[21], - совершает террористический акт в отношении, искусства.
Ту же разницу эстетических уровней между романтиками и новыми композиторами мы обнаружим, если от рассмотрения стиля перейдем к вопросу о том, как воспринимают ценители ту и другую музыку.
Ибо произведение искусства, как и пейзаж, раскрывается во всей своей красоте, лишь когда на него смотрят с определенной точки. Более того, думаю, что в целях спасения музыки и живописи от грозящего им краха следует безотлагательно разработать учение об их восприятии, систему приемов наслаждения искусством - искусство об искусстве.
В данном издании, включающем в себя эссе «Три картины о вине», собраны работы одного из выдающихся мыслителей XX столетия Хосе Ортеги-и-Гасета, показывающие кризис западного общества и культуры в прошлом веке. Ортега-и-Гасет убедительно доказывал, что отрыв цивилизации, основанной на потреблении и эгоистическом гедонизме, от национальных корней и традиций ведет к деградации общественных и культурных идеалов, к вырождению искусства. Исследуя феномен модернизма, которому он уделял много внимания, философ рассматривал его как антитезу «массовой культуры» и пытался выделить в нем конструктивные творческие начала.
Эссеистика Хосе Ортеги-и-Гассета (1883-1955), собранная в настоящей книге, знакомит со взглядами испанского философа на феномен любви. Это не только философия, но и история, психология, наконец, социология любви. В то же время значительная часть работ Ортеги, посвященных природе любви, напоминает разрозненные страницы всемирной Истории женщин. Произведения, включенные в эту книгу, кроме составленного самим философом сборника «Этюды о любви» и эссе «Увертюра к Дон Жуану», публикуются на русском языке впервые.
Испанский философ Хосе Ортега-н-Гассет (1883–1955) — один из самых прозорливых европейских мыслителей XX века; его идеи, при жизни недооцененные, с годами становятся все жизненнее и насущнее. Ортега-и-Гассет не навязывал мысли, а будил их; большая часть его философского наследия — это скорее художественные очерки, где философия растворена, как кислород, в воздухе и воде. Они обращены не к эрудитам, а к думающему человеку, и требуют от него не соглашаться, а спорить и думать. Темы — культура и одичание, земля и нация, самобытность и всеобщность и т. д. — не только не устарели с ростом стандартизации жизни, но стали лишь острее и болезненнее.
В сфере искусства, любви или идеи от заявлений и программ, я полагаю, нет большого толка. Что касается идей, подобное недоверие объясняется следующим: размышление на любую тему – если это по-настоящему глубокое и положительное размышление – неизбежно удаляет мыслителя от общепринятого, или расхожего, мнения, от того, что в силу более веских причин, чем вы теперь могли бы предположить, заслуживает название "общественного мнения", или "тривиальности". Любое серьезное умственное усилие открывает перед нами неизведанные пути и уносит от общего берега к безлюдным островам, где нас посещают необычные мысли.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В издание вошли сочинения двух испанских классиков XX века — философа Хосе Ортеги-и-Гассета (1883–1955) и писателя Пио Барохи (1872–1956). Перед нами тот редкий случай, когда под одной обложкой оказываются и само исследование, и предмет его анализа (роман «Древо познания»). Их диалог в контексте европейской культуры рубежа XIX–XX веков вводит читателя в широкий круг философских вопросов.«Анатомия рассеянной души» впервые переведена на русский язык. Текст романа заново сверен с оригиналом и переработан.
Какую форму может принять радикальная политика в то время, когда заброшены революционные проекты прошлого? В свете недавних восстаний против неолиберального капиталистического строя, Сол Ньюман утверждает, сейчас наш современный политический горизонт формирует пост анархизм. В этой книге Ньюман развивает оригинальную политическую теорию антиавторитарной политики, которая начинается, а не заканчивается анархией. Опираясь на ряд неортодоксальных мыслителей, включая Штирнера и Фуко, автор не только исследует текущие условия для радикальной политической мысли и действий, но и предлагает новые формы политики в стремлении к автономной жизни. По мере того, как обнажается нигилизм и пустота политического и экономического порядка, постанархизм предлагает нам подлинный освободительный потенциал.
Жизнь — это миф между прошлым мифом и будущим. Внутри мифа существует не только человек, но и окружающие его вещи, а также планеты, звезды, галактики и вся вселенная. Все мы находимся во вселенском мифе, созданным творцом. Человек благодаря своему разуму и воображению может творить собственные мифы, но многие из них плохо сочетаются с вселенским мифом. Дисгармоничными мифами насыщено все информационное пространство вокруг современного человека, в результате у людей накапливается множество проблем.
Целью данного учебного пособия является знакомство магистрантов и аспирантов, обучающихся по специальностям «политология» и «международные отношения», с основными течениями мировой политической мысли в эпоху позднего Модерна (Современности). Основное внимание уделяется онтологическим, эпистемологическим и методологическим основаниям анализа современных международных и внутриполитических процессов. Особенностью курса является сочетание изложения важнейших политических теорий через взгляды представителей наиболее влиятельных школ и течений политической мысли с обучением их практическому использованию в политическом анализе, а также интерпретации «знаковых» текстов. Для магистрантов и аспирантов, обучающихся по направлению «Международные отношения», а также для всех, кто интересуется различными аспектами международных отношений и мировой политикой и приступает к их изучению.
Михаил Наумович Эпштейн (р. 1950) – один из самых известных философов и теоретиков культуры постсоветского времени, автор множества публикаций в области филологии и лингвистики, заслуженный профессор Университета Эмори (Атланта, США). Еще в годы перестройки он сформулировал целый ряд новых философских принципов, поставил вопрос о возможности целенаправленного обогащения языковых систем и занялся разработкой проективного словаря гуманитарных наук. Всю свою карьеру Эпштейн методично нарушал границы и выходил за рамки существующих академических дисциплин и моделей мышления.
Люди странные? О да!А кто не согласен, пусть попробует объяснить что мы из себя представляем инопланетянам.
Основой этой книги является систематическая трактовка исторического перехода Запада от монархии к демократии. Ревизионистская по характеру, она описывает, почему монархия меньшее зло, чем демократия, но при этом находит недостатки в обоих. Ее методология аксиомативно-дедуктивная, она позволяет писателю выводить экономические и социологические теоремы, а затем применять их для интерпретации исторических событий. Неотразимая глава о временных предпочтениях объясняет процесс цивилизации как результат снижающихся ставок временного предпочтения и постройки структуры капитала, и объясняет, как взаимодействия между людьми могут снизить ставку временных предпочтений, проводя параллели с Рикардианским Законом об образовании связей. Сфокусировавшись на этом, автор интерпретирует разные исторические феномены, такие как рост уровня преступности, деградация стандартов морали и рост сверхгосударства.