Musica mundana и русская общественность. Цикл статей о творчестве Александра Блока - [49]
Завоевана земля и недра земли, море и дно морское, завоеван воздух, который завтра весь будет исчерчен аэропланами [Блок VIII, 92][310].
Мотивы завоевания «земли», стремления приблизиться к тайнам природы насильственным путем приводят к появлению образности машинного «железного века»:
Человеческая культура становится все более железной, все более машинной; все более походит она на гигантскую лабораторию, в которой готовится месть стихии: растет наука, чтобы поработить землю; растет искусство – крылатая мечта – таинственный аэроплан, чтобы улететь от земли; растет промышленность, чтобы люди могли расстаться с землею [Блок VIII, 93].
При этом научный прогресс оказывается бессильным перед природным катаклизмом, будучи не в состоянии предсказать землетрясение, которое в тексте статьи приобретает символический статус «мести» природы культуре и вместе с тем грядущей исторической катастрофы. Эта дистанцированность людей культуры от природы подается Блоком в небольшой статье «Горький о Мессине» через мотив утраты ими инстинкта, который позволяет животным предчувствовать приближение стихийного бедствия[311]. Иными словами, разрыв с природой оборачивается для людей «культуры» утратой исторического чутья; этот метафорический ход позволяет Блоку использовать природные катастрофы в качестве символики исторических событий.
«Поэзия заговоров и заклинаний» и «Стихия и культура» являются тесно связанными друг с другом текстами, где Блок включается в критику Просвещения и «оптимистического», «бесконечного» прогресса[312], который оказывается едва ли не центральной составляющей его концепта «культуры» 1900-х годов. Блок сталкивает «культуру» и «природу» как своего рода идеологические альтернативы, описывая этот конфликт набором имплицитных и эксплицитных, соотнесенных друг с другом антитез – механического/органического, исторического оптимизма/исторического катастрофизма, разума/инстинкта, науки (расколдованного мира)/магии («народного суеверия», «чудес»)[313] и т. п.
Описанные выше мотивы блоковской прозы заметны и в поэтических текстах. Об этом красноречиво свидетельствуют, к примеру, черновики стихотворения «Россия» («Опять, как в годы золотые…»), писавшегося незадолго до «Стихии и культуры» и датируемого октябрем 1908 года. В набросках, построенных на столкновении «природы» и «культуры», намечено несколько мотивных линий: с одной стороны, тютчевская «скудная природа», «нищая Россия» (с понятным религиозным подтекстом, который легко сопрягается со вписанностью в «землю» и «мир» русской народной религии), а с другой – топика «подземного» богатства, изобилия природных ископаемых и будущего промышленного развития страны. Черновики строятся на образности мнимой нищеты, якобы «скудной природы», скрывающей подлинные сокровища; бедная деревенская (и по-тютчевски религиозная, несекуляризованная, не подвергшаяся рационалистическому расколдовыванию) Россия отчетливо противопоставлена Блоком насильственному индустриальному пути развития (ср. выше мотивы техники как насилия по отношению к природе): «Пускай скудеющие нивы / Устелят красным кирпичом / И остов фабрики спесивой / Твоим да будет палачом» [Блок III, 511]. Тем не менее в окончательном тексте «России» возобладала тютчевская линия[314], а промышленная образность, намеченная в черновиках, будет развернута Блоком позже в «Новой Америке» (см. также [Быстров 2009: 211]).
После поездки в Италию в 1909 году Блок начинает вводить новые различия в свою идеологическую конструкцию, прибегая к концепту «цивилизации». Он дифференцирует «культуру» и «цивилизацию», указывая на их антагонистические отношения. Своей принадлежностью к «культуре» отмечено искусство; по-видимому, к моменту создания «Новой Америки», возникшей под влиянием текстов Д. И. Менделеева, с «культурной» сферой сближалась и промышленность. Конструкт «цивилизации», который включает идею «прогресса»[315], является семантически сложным, однако для проблематики настоящей главы необходимо отметить, что едва ли не самым важным из воплощений оппозиции «культуры» и «цивилизации» в блоковских текстах становится конфликт «искусства» и «либерализма», интеллигентских традиций XIX века, прежде всего шестидесятнического извода (см., например, статью об Аполлоне Григорьеве), тех идейных течений, которые Блок считал проявлением «немузыкальности», «глухоты» и антихудожественности. Эти мысли подробно проговариваются Блоком в постреволюционной публицистике, прежде всего в «Крушении гуманизма» – важнейшей мыслью этого текста было предсказание неминуемой исторической гибели «либерализма»[316]. При этом «цивилизация», теперь играющая роль «культуры» блоковских текстов 1900-х годов, предстает дистанцированной от «природы», тогда как «культура» оказывается чуткой к движению «стихий».
Пытаясь описать в «Крушении гуманизма» исторический генезис «цивилизации», Блок постулирует расхождение между «музыкой» и европейским обществом, которые в определенный момент времени, а точнее говоря в XIX веке, пошли разными путями. «Дух музыки» воплощает для Блока ноуменального актора, действующего в мире, то сверхчувственное начало, которое гарантировало европейскому миру «целостность»
