— Что-что? — насторожился Джонни. К незнакомым словам от относился с подозрением.
— Это греческое слово, — разъяснил директор. — Демагог — это человек, который говорит вроде бы правильные словеса, но прячет за ними всякие несправедливые мысли. Чаще всего в личных и корыстных целях.
— Значит, я в корыстных? — окончательно оскорбился Джонни. Отвернулся и стал разглядывать левую коленку. Он зацепился ею за край фанерной елки в момент похищения со сцены. На коленке была царапина. Длинная, но тонкая и неглубокая. Пустяк. Однако Джонни вспомнил, как бесславно покинул эстраду, и сказал:
— А еще директор…
— Я сейчас в отпуске, — возразил Борис Иванович. — Я действовал не как представитель школьной власти, а как частное лицо.
Джонни подумал, что в таком заявлении тоже достаточно демагогии, но высказать это не успел. В наступившей за дверью тишине раздался сильный и удивительно тонкий голос лектора:
— Товарищи дети! Приступая к этой лекции, я прежде всего хочу отметить, что в период усиления противоречий между удельными феодальными княжествами возникновение вашего города в данном регионе было заметным фактором, оказавшим влияние на ряд процессов, которые в свою очередь…
С полминуты Джонни внимательно слушал, а потом с чувством сказал:
— Д-да…
Борис Иванович опять приподнял и почесал правую бровь. Почему-то вздохнул, посмотрел на Джонни и непедагогично предложил ему японскую жевательную резинку с пингвином на фантике. Но Джонни отверг эту неуклюжую попытку примирения. Он холодно попрощался и ушел из парка.
Джонни брел руки в карманы, голова ниже плеч. Настроение было сами понимаете какое. Правда, главное он успел: сказал со сцены о гаражах. Но какой скандальный конец!..
Хорошо, хоть Катька этого не видела, она до завтра уехала к дедушке. Но другие-то видели! А ведь среди этих других были не только друзья…
— Эй, артист!
Джонни рывком обернулся. Оказалось, его догонял Шпуня — давний и прочный недруг. Шпуня улыбался.
— Привет, Джонни! А ты правда как народный артист выступал. Только в конце непонятно: фьють — ножки дрыгнулись и нет человека. Фокус, как у Кио… — Шпуня еще сильнее растянул свою безобразную, глупую, ехидную, гнусную и отвратительную улыбку и спросил — А может, тебе от волненья кой-куда захотелось? Если брюхо болит, ждать, конечно, не будешь…
Отвечать на это было нечего, и Джонни приступил к действиям. Без слов. Он сделал красивый выпад, целясь кулаком точно в нос противника. Этот прием не раз помогал ему сбить со Шпуни лишнее нахальство. Но если не везет, так не везет! Джонни наткнулся на встречную атаку. Ему показалось, что в левом глазу вспыхнул бенгальский огонь. «Ох и синяк будет», — мельком подумал он и ухватил Шпуню за рубашку. Тот дал подножку, и оба покатились в неогороженный газон, где вместе с тощими цветами росла буйная уличная трава…
Сначала бой шел на равных, но скоро Джонни почему-то оказался лежащим на спине, а Шпуня, радостно сопя, сидел у него на груди. Джонни приготовился садануть его по хребту коленом и вдруг услыхал:
— Стоп! Нарушение правил!
Шпуню сдуло, как семя одуванчика. Только простучали затихающей дробью его подошвы. А над собой Джонни увидел Бориса Ивановича.
Директор поставил Джонни на тротуар и осторожно вынул из его кудрей щепочки и сухие стебельки. Потом заметил:
— Хорошо он тебя припечатал. И уложил как миленького…
— Он?! Уложил?! — взвинтился Джонни. — Да это у меня прием такой: сперва поддамся, а потом… Он бы сейчас уже носом в траве копался! Ну почему вы не даете ничего довести до конца?
— Дорогой мой! Значит, я должен идти мимо, когда два ненаглядных питомца вверенной мне школы сцепились, как гладиаторы на арене Колизея?.. Впрочем, второго я не разглядел. Ты его знаешь?
— Еще бы, — хмуро откликнулся Джонни.
— А кто это?
Джонни поднял на директора взгляд. В Джонниных глазах (в правом — большом и ясном и в левом — слегка заплывшем) было безграничное изумление: неужели ему, Джонни Воробьеву, предлагают стать ябедой?
— Ну-ну, — смутился Борис Иванович. — Ценю твое благородство… Но скажи, тебе не кажется, что столько подвигов для одного дня — это чересчур?
— В самый раз, — буркнул Джонни, заправляя под ремешок парадную рубашку, которая была уже непарадная.
— Воробьев, — со вздохом сказал Борис Иванович. — Во мне крепнет желание обстоятельно побеседовать с твоими родителями.
— Вы в отпуске, — напомнил Джонни. — Вы сейчас не директор, а частное лицо.
— Да, верно… Что ж, это избавляет тебя от крупных неприятностей. На время…
Но судьба не избавила Джонни от неприятностей. Даже на время. Была суббота, и мама с папой оказались дома. Увидев сына с могучим синяком и в потрепанном состоянии, мама стала деловито капать себе валерьянку, а папа заходил по комнате и сказал:
— Опять… Какие же объяснения ты дашь на этот раз?
— Он первый начал, — сообщил Джонни, трогая синяк. Шпунины кулаки были небольшие, но очень твердые, и под глазом сильно болело.
— Ах, первый! — воскликнул папа. — Этот злодей подошел к моему сыну и ни с того ни с сего трахнул его по глазу!.. Так это понимать?
— По глазу — это уже потом, — уточнил Джонни.
