Мушка - [4]

Слишком слабая, она достала до набережной лишь кончиком носка, поскользнулась, ударилась животом об ее острый каменный угол, громко вскрикнула и исчезла под водой.

В ту же секунду мы впятером бросились в реку и вытащили несчастную, обессилевшую крошку, бледную как смерть и уже страдающую от жестоких болей.

Пришлось как можно скорее отнести ее в ближайший трактир и вызвать туда врача.

Боли длились десять часов, и она переносила ужасные муки с героической твердостью. Мы были в отчаянии, мы дрожали от тревоги и страха.

Она разрешилась мертвым ребенком, и еще несколько дней серьезно опасались за ее жизнь.

Наконец, однажды утром, доктор сказал нам:

— Думаю, что она спасена. Железный организм у этой девчонки.

И все мы, сияя, вошли к ней в комнату.

Одноглазый заявил от лица всех:

— Опасности больше нет, Мушенька, мы ужасно рады.

Тогда она второй раз в жизни расплакалась при нас; глаза ее покрылись стеклянной пленкой слез, и она проговорила:

— О, если бы вы знали, если бы вы знали... Какое горе... какое горе! Никогда я не утешусь!

— Да в чем же, Мушенька?

— Я его убила. Ведь я убила его! О, я не хотела! Какое горе...

Она рыдала. Мы стояли кругом, растроганные, не зная, что сказать ей.

Она заговорила снова:

— А вы его видели?

Мы отвечали в один голос:

— Видели.

— Это был мальчик, правда?

— Мальчик.

— Красивый, правда?

Мы долго колебались. Наконец Синячок, самый бессовестный из нас, решился подтвердить:

— Очень красивый!

Он дал маху, потому что она расплакалась, почти завыла от отчаяния.

Одноглазый, быть может, любивший ее больше, чем кто-либо из нас, придумал гениальное утешение. Целуя ее потускневшие от слез глаза, он сказал:

— Не плачь, Мушенька, не плачь, мы тебе сделаем другого.

В ней пробудилось внезапно чувство юмора, которым она была пропитана до мозга костей, и, еще заплаканная, с болью в сердце, она оглядела нас всех и полуубежденно, полунасмешливо спросила:

— Верно?

И мы хором ответили:

— Верно!