Мурманский сундук - [23]

Выехал он в Шереметьево‑2 задолго до прибытия самолета из Цюриха. Он помнил русскую пословицу: «Тише едешь, дальше будешь», поэтому просил шофера не гнать, боясь попасть в какую-либо неприятную историю на дороге, как вчера Зашитый. И не виноват будешь, а пока разберёшься с милицией, время пройдёт, старик будет волноваться, звонить Полу. А когда заранее выезжаешь, есть время для маневра в любой критической ситуации. С такими мыслями он ехал на встречу с «дедом», отвалясь на спинку сиденья в просторном салоне «Линкольна».

Приехали рано. Поставили машину на стоянку, благо она была не полностью занята. Шофёр открыл дверцы салона, а сам сел читать детектив. Стысь прошёл внутрь аэровокзала, где было прохладнее, заглянул в ресторан и сел за столик. Створки больших окон были приоткрыты, ветер шевелил полупрозрачные белые занавески, и было уютно. Алик заказал пива и креветок. Он сидел, еле умещая задницу на стуле, потягивал пиво, посасывая жирных креветок, и изредка поглядывал на часы, поджидая прибытия самолёта. Когда время подошло, он встал и вышел в зал ожидания.

Стысь сразу узнал старика Стефана, хотя не видел его больше двух или трёх лет, с тех пор, как переехал в Москву и стал служить в конторе Загов. Такой же высокий, прямой. На маленькой аккуратно подстриженной голове поредели волосы, да усы стали белее и кончики опустились вниз. Это говорило о том, что годы брали своё. Как ни следи за собой, время неумолимо. А в остальном он не изменился. И костюм сидит, что надо, без морщинок и складочек, и походка не совсем старческая, а пружинящая, и трость свою носит не для опоры, хотя, если приглядеться, прихрамывает, а больше для шика — что-то в нём было от респектабельного англичанина, хотя Стысь знал, был он чистокровным русским, волею судьбы оказавшимся в Швейцарии много, много лет назад. Стысь, сам из обрусевших поляков, предки которого носили фамилию Стысьских, с детских лет был связан с семьёй Загов, его дед по линии матери был большим приятелем Стефана, и не только приятелем, но и свояком. Так что они в какой-то мере были родственниками, но такими дальними, что и говорить об этом не приходилось. И Алекс, и Пауль, то бишь Пол, в детстве и играли вместе, и порой дрались, и в юности проводили вместе досуг, и теперь не расстаются, а наоборот, их узы стали теснее по причине одного дела. Стефана и Пол, и Стысь звали не иначе как «дед», хотя вся Загова семья его так называла, но не при нём произносили эту уважительную кличку, а между собой, отдавая дань почтения отошедшему от дел бизнесмену, который поднял родную компанию на высокий уровень.

Стысь отделился от стены и пошёл навстречу «деду». Тот издалека увидел нескладную тушу Стыся, красное потное лицо и поднял для приветствия трость. В другой руке у него был пластмассовый с металлической окантовкой кейс и светлый плащ, полы которого касались земли. Стысь, встретив его, хотел взять чемоданчик, но «дед» отступил в сторону и широко раскрыл руки, и так с тростью и с кейсом, обнял Алекса.

— Давно тебя не видел, — сказал он, передавая кейс Стысю и внимательно всматриваясь в его краснощёкое лицо. — Ты всё такой же толстый, упитанный, и суровый русский климат тебя не ошкурил, — рассмеялся он, показывая ровные вставные зубы.

— А что мне делается, — ответил Стысь, поддерживая шутливый тон разговора. — Какая комплекция по наследству досталась, с такой проживёшь и в могилу уйдёшь.

— Отец-то у тебя стройнее, намного стройнее был. Я помню, мы с ним наперегонки бегали. Но он никогда не приходил первым, всегда я его обставлял, — говорил Стефан, идя к машине и оглядывая внимательно здание аэровокзала, площадь перед ним, забитую транспортом, снующих людей.

— Были времена, — задумчиво протянул Стысь. — Я тоже когда-то бегал. А теперь бегаю разве только что от долгов.

— И много должен? — осведомился Стефан, кинув быстрый взгляд на приятеля внука.

— Пока кредиторы не замучили…

Шофёр, засунув детектив под сиденье, шире распахнул дверь роскошного «Линкольна» и «дед» опустился на мягкое сиденье. Рядом, отдуваясь, пристроил грузное тело Стысь.

Водитель сначала не мог выехать на свободное место дороги, так густо облепили площадку автомашины, но потом, когда, отругав кого-то отборным матом, всё-таки выехал, Стефан, улыбаясь, сказал:

— Только теперь я почувствовал, что очутился в матушке России.

— Великий язык, — подтвердил Стысь. — Я всю жизнь, можно сказать, его изучаю, а не достиг вершин обширного разнообразия. Я сам люблю учиться у русских выражаться, но не преуспел в этом… Богатый язык.

— А я смотрю, Пауль и здесь не оставил свою страсть к дорогим машинам? — спросил Стефан, имея в виду «Линкольн», на котором ехали.

— Кто увлечён страстью с детства, тот вряд ли бросит её на середине пути, — важно произнёс Стысь.

— Ты прав, — проговорил Стефан, задумавшись. — А я привёз ему весточку от его ребятишек. — Вот посмотри, — он достал из кармана пиджака портмоне и вынул две цветные фотографии мальчиков девяти-десяти лет и протянул Стысю. — Свежее фото, только вчера сфотографировались…

— Подросли ребятишки, — сказал Стысь и спросил: — Как Кэролайн, Каролина, — тут же поправился он, зная, что терпеть не мог старший Заг, когда переиначивали имена на английский манер.