Глава первая
Особняк на озере
Николай Воронин выехал на своём старом «Запорожце», когда только начинало светать. По привычке, особенно летом, он вставал рано и за день успевал многое сделать. Живя после смерти жены круглый год в старом, доставшемся от родителей в заброшенной деревушке из пяти пустых дворов, доме совершенно один, он всё делал сам, потому что, кроме как на себя, рассчитывать было не на кого. А дел было невпроворот. За лето надо было и дров заготовить, и за садом следить, и за огородом ухаживать.
В деревне ему нравилось. Он не тяготился отшельнической жизнью. После окончания Московского высшего художественно-промышленного училища (бывшего Строгановского), он поселился с женой в Сергиевом Посаде, тогда Загорске, откуда Наташа была родом, была у него мастерская, а когда Наташи не стало, упал духом, впал в депрессию, всё забросил и в конце концов уехал в отчие края, надеясь там развеять навалившуюся тоску. Писал пейзажи, натюрморты, благо красотами тамошняя земля не обедняла, друзья помогали продавать картины в Москве, на полученные деньги он и существовал, совершенно забыв, что есть на свете другая жизнь. Вдали от суеты, в затворничестве, было много времени для раздумий, для осмысления своего бытия.
Сегодня он собрался на озеро Глухое. В прошлом году, на исходе лета, он сделал несколько полотен этого удивительного по красоте места. Картины приобрёл богатый японец, любитель русской живописи, и заказал ещё. Поэтому, пользуясь установившейся ясной погодой, Николай решил провести день за этюдами. Лето только начиналось, впереди была уйма времени, но не хотелось упускать погожие дни — японец платил хорошие деньги в твёрдой валюте, на них можно было жить, если не в достатке, то, во всяком случае, безбедно.
Хорошей дороги из Дурова — так называлась деревня — на озеро не было, и «Запорожец» петлял по просёлку. Сухая погода высушила землю — даже в канавах не было воды, — и машина, весело урча, катила по заросшей давно не езженной просеке, объезжая глубокие рытвины и кусты. По бокам тянулся то редкий осинник, то ольшанник, то вековые ели грузными лапами хлестали по капоту, закрывая просвет. Иногда лес отступал, являя взгляду ровные луговины с отдельно росшими берёзами и кустарником, с густыми травами, от которых исходил медвяный запах.
Когда-то в этих краях кипела жизнь. Но после войны с немцами молодежь стала уходить из деревень в города в поисках лучшей доли. Отцы и матери юношей и девушек заработали пенсию в совхозе и остались в своих домах доживать век. А когда нашли приют на тихом сельском кладбище, дома остались сиротами и ветшали, никому не нужные. Сейчас можно было брать землю в аренду, сколько позволяет аппетит и средства, но охочих до риска людей в этих краях не находилось.
Дорога, покружив по лесу, вывела Николая на широкий луг. Приминая ещё не выгоревшую под солнцем густую траву, машина пересекла его и выехала на берег Язовки. Справа серебрилась в низких берегах река, слева поднималась густая чаща молодого ельника.
Проехав ещё километра четыре по бездорожью, Николай увидел перед собою в низине расстилавшееся озеро, окутанное утренней плотной дымкой. Отсюда оно выглядело совсем обыкновенным — подобных ему было много в здешних местах, похожих одно на другое. Но это казалось только издали. Чем ближе он подъезжал к нему, тем всё больше и больше оно являло свою неповторимость. Луговина внезапно обрывалась, словно срезанная бульдозером, и спускалась каменистыми уступами к воде. Вдали, поверх тумана, маячили чёрные пирамиды и шпили, прямоугольники скал, словно вырастающие из-под земли, создавая ощущение горного края. «Запорожец» запрыгал по неровной, похожей на большую стиральную доску, почве.
Озеро издавна слыло странным и таинственным. Располагалось оно в стороне от проезжих дорог, затерянное среди лесов и болот, как, впрочем, и остальные озерки, которых здесь было множество, будто плеши разряжавшие вековые леса. Когда-то, гласило давнее предание, было на этом месте городище. Даже название его не выветрилось окончательно из людской памяти — Родиковичи. Якобы в седую старину, ещё в дохристианские времена, когда Русь широким полукольцом растекалась от Киева и Новагорода на необжитые земли, тесня угро-финские племена на север или смешиваясь с ними, жил здесь воевода Родик или Родрик в укреплённом городище, собирая дань с местных князьков пушным зверем для Новагорода, ибо местность была вотчиной республики, а городище являлось форпостом для движения дальше на полуночь к Студёному морю и на восток к Каменному поясу. Но как явилось городище из небытия, из мрака веков, так и ушло опять, не оставив после себя никакого знака, только название, да досужие разговоры, что в одну ночь провалилось оно в преисподнюю вместе с воеводою и челядью его и прочими людьми, оставив на месте своём круглое озеро с диковинным берегом, похожим на горы. Поговаривали, что затопленное городище иногда всплывает на гладь озёрную и даже видывали людей из него, забредающих в окрестные леса.
Может быть, память о гиблом месте сильно засела в душах людей, может, были другие причины, но несколько веков, вплоть до царствования Иоанна Грозного, никаких упоминаний в летописях и монастырских записях об этом крае нет. Если и оставалось в окрестностях жильё, то оно обветшало, разрушилось, народ рассеялся, потянувшись от чёрного озера в другие грады и веси ближе к цивилизованному миру, а это место оставили для волков, лисиц и медведей, и скоро ничего не напоминало в заросшем дремучем лесу, в озёрах и болотах, что звенели здесь топоры, детские голоса, что пахали и сеяли, строили и жили.
