Мурло - [7]

— Хороший-хороший, — согласился Домрачёв.

— Катя помогала ему по хозяйству последние месяцы, — сказал Гена, не дождавшись вопросов от Степана Фёдоровича. — Хорошо, что находятся люди, — ответил гость. — Куда государство смотрит? Вот действительно! Не было б Катерины, кто б человеку помогал? — А ведь и правда — никто, — сухо сказала Катя.

Домрачёв воспринял это плохо: ему показалось, что Катя гордится. Он прокряхтел несколько раз и снова сделал глоток чая.

— А вы когда ж обратно собираетесь? — спросила хозяйка. — Ну ты чего, совсем? — недовольно развёл руками Гена. — Только приехал человек, а ты уже выпроваживаешь. — Чего я выпроваживаю? — заволновалась хозяйка. — Я же спросила просто, когда домой. Так ведь? — она, улыбаясь, с мольбой взглянула на Степана Фёдоровича.

Он манерно улыбнулся и закачал головой, будто задумался. — Да ничего, — обратился он к Гене, — я тоже, бывает, не так мысль выражу.

Ему нравился Гена. Он не мог понять почему, но сознавал, что это так. Он повернулся к хозяйке.

— Ехать завтра думал. В обед, может. — Чего ж так рано? Побудьте хоть, — словно «отыгрывая очки вежливости» у мужа, с деланным расстройством сказала хозяйка. — Да я уж думал не задерживаться. Это ж протапливать надо, — Домрачёв взглянул на потрескивающую печку, — убираться. Из-за пары ночей, — со знанием дела махнул он рукой. — Возни больше. — Ну а сегодня же как? — обратилась к нему хозяйка. — Вы, знаете, что? Давайте-ка сегодня у нас оставайтесь, а завтра с Генкой разберётесь в доме, протóпите и хоть в деревне побудете. Воздухом хоть чистым подышите. — Ой, да что вы. Мне неудобно как-то, — засуетился Степан Фёдорович, — да и вас стеснять как-то не хочется.

Он и себе, и хозяевам боялся признаться: уже успел посчитать, что его приютят в этом доме на грядущую ночь. — Да, правда, — Гена коснулся его руки, — оставайтесь. Могли бы с вами на рыбалку сходить. Хоть завтра. — Ну ладно тебе, какая рыбалка, — попридержала мужа жена, — метель видел? — Пройдёт сейчас. Если уже не прошла. Ну так что, — обратился Гена к Домрачёву, — останетесь? — Куда ж деваться, — Домрачёв улыбнулся и расставил руки, изображая безвыходность своего положения.

Его движения выглядели так, как если бы замаскированный под человека инопланетянин прилетел на Землю и, не разбираясь в людских порядках, пародировал человеческое поведение. Было понятно, что Степан Фёдорович хотел выразить, но выглядело это так жеманно, будто всякое выражение чего бы то ни было давалось ему с большим трудом и в них, в этих выражениях, не было никакой искренности и понимания.

— Ну вот и хорошо, — засиял Гена. — Вы выпиваете? — быстро проговорил он, будто бы надеясь на то, что жена не успеет расслышать его слов. — Так, Ген, ну всё, пошёл в разнос! — сразу же, махнув полотенцем, рявкнула хозяйка. — Кончай давай! — прикрикнула она. — Чего ты начинаешь-то? — отклонился Гена. — Гостю дай выпить предложить. Самой бы положено предлагать, вообще-то. — Знаю я ваши «выпить»! Начнётся сейчас. И не закончится. — Эй-эй, ты давай кончай со своими замашками деревенскими. — Тоже тут нашёлся. Интеллигенция. Ну вы слыхали, а? — улыбаясь, обратилась она к Домрачёву, ища в нём поддержку.

Он смущённо прятал взгляд, закусывая улыбающиеся губы, и, гоняя крошку от песочного печенья по клеёнке, липкой от разлитого ещё за завтраком чая, порционно носом выдувал воздух. Он не решался встать ни на сторону мужа, ни на сторону жены. Катя же понимала, что родители бранились не всерьёз, но Степан Фёдорович это как шутку не воспринимал. Она старалась не краснеть, но было стыдно, и проклятая краска начинала покрывать её лицо. Почувствовав это, она вмешалась:

— Ну полно вам дурачиться — гости ещё не то подумают. Пусть выпьют, чего ты? — обратилась она к матери. — Ты давай в эти вопросы не лезь, — строго наказала мать. — Ладно, — подняв брови и широко раскрыв глаза, Катя взяла свою кружку и встала, — в комнате попью.

Она пошла к выходу из кухни. — Ну всё, ладно, стой. Куда ты пошла? — всполошилась мать, но дочь, не обернувшись, лёгкой походкой ушла прочь.

Домрачёв глянул ей вслед и не отвёл взгляда, даже когда она исчезла за стеной, ибо боялся поворачиваться к хозяевам: он чувствовал себя яблоком раздора. Хозяева молчали, будто только того и ждали, чтобы он повернулся. И правда, как только Домрачёв «вернулся» к столу, Гена, лихорадочно мотая головой и тряся руками, громким шёпотом яростно прошипел: — Вот чего ты? — уставился он круглыми, краснеющими глазами на жену. — Надо было тебе ляпнуть?

— Ну а чего я? Одёрнуть же надо, — хозяйка чувствовала свою вину.

Она часто это делала — чувствовала вину — но никогда не спешила раскаиваться. — Неча было пререкаться со мной, — грозно сказал Гена. — Она ж всё видит, чувствует. Мужик в семье слабину даёт, и она развязывается. Сколько раз говорил! — Ну, ладно-ладно, — заговорил растерянный Степан Фёдорович, — это я виноват. Сижу тут… — О, нет-нет-нет, — в один голос перебили его хозяева. Они даже стали отмахиваться от его слов руками.

— Это вы нас простите. Развели здесь цирк, — сказала жена и поднялась.