Муравейник - [4]

и наблюдаю Вседержителя природу.

* * *

За положенными мне пределами

мысль моя невозбранно скитается

презирая оковы граничные,

но из путешествия смелого

обязательно возвращается

на круги, для меня привычные.

* * *

Родному языку не чуждые гармонии

творю по мере сил и разумения,

ищу земли и неба понимания.

Неяркое пятно на общем фоне я,

владычествуют надо мной сомнения,

а отличает качество старания.

* * *

Языка усердная штудия —

мое основное занятие;

скребу по родным сусекам,

играю словами трудными,

чтобы читатель понятливый

делался человеком.

* * *

Вторая родина мне улыбнулась краше первой

(хоть жаловаться на судьбу мне не пристало),

во глубине лесов объяла покрывалом,

не обозримым по своим размерам;

и посреди тайги, под кронами сосновыми

я вьюги и пурги овладевал основами.

* * *

В прошлом не находится опоры.

Старый друг вперед не повезет.

Преступая юность, наступает зрелость.

Но

вечерами задвигаю шторы,

не стремлюсь в неведомый поход

и пою, что в молодости пелось.

* * *

Добрые мои учителя

обучали меня, в сущности, зря:

все, что я в жизни постиг,

приходило помимо них.

Злые же мои учителя

изводили меня тоже зазря:

все, чего я в жизни достиг,

пришло, несмотря на них.

И теперь, на своих двоих,

я не помню ни тех, ни других.

* * *

Подлежащее и сказуемое,

не подвластны уму моему они,

отзываются в теле трепетом;

и к наречию с деепричастием

ей же Богу, совсем не причастен я

грамматически детским лепетом.

Я пишу стихи по наитию

своему сообразно развитию,

озабочен своими мыслями,

чтобы были они не случайными,

чтобы ясно они прозвучали бы,

и мозги бы мои почистили.

* * *

Мои юношеские опыты

звучали совсем не шепотом —

скорее, орлиным клекотом.

Годы скромности мне прибавили:

неудачи слагали штабелем,

самомнению не потрафили.

И пою теперь тихим голосом,

не вершины ценю, а полости,

и спокойствие паче гордости.

* * *

Разговоры с собой молчаливо веду вечерами,

когда шум утихает дневной в одинокой моей голове,

и сияние Цели не столь утомляет глаза,

а контуры Смысла мешаются с ясными снами

где небо со снегом соперничает в синеве,

а в глазах у любимой светится бирюза.

* * *

Сбежали ручьи по проталинам,

наполнили озеро снежное

журчанием переливчатым.

Песня моя печальная,

дума моя безбрежная,

а судьба половинчата.

* * *

Данный от Бога мир не устроил меня.

Другой я построил сам, но не ужился в нем.

Куда мне идти теперь, где разыскать коня,

как напоить его, дышащего огнем?

* * *

Смысла во мне немного,

но где-то он окопался,

далеко, глубоко, — не знаю,

где, но зовет в дорогу,

грозит лежебоке пальцем,

сомнений пугает стаю.

* * *

В отрочестве читанные книжки

плохо объясняли мир мальчишке, —

скорее, его заменяли.

А теперь, совсем уже взрослому,

с книгами тоже не просто мне,

что на меня упали.

* * *

Что я только себе ни придумаю,

стараясь постичь судьбу мою,

и фантазии чту законами.

И висят, как костюм на плечиках,

мои мысли о человечности,

и примерки их ждать — эонами.

ЖИЗНЕННЫЕ СТИХИ

Дни и ночи сплетаются пальцами,

встречаясь утром и вечером

под серым покровом сумерек.

Человек по земле скитается,

песню поет беспечную,

о вечном совсем не думает.

* * *

Любовь крылами помахала,

роскошная, как опахало,

зажгла бенгальский свет;

а после праздника устала

держать шампанского бокалы,

допела свой сонет.

* * *

Ты приходишь, как цапля на длинных ногах,

улыбаясь щеками розовыми,

смотришь серьезно и преданно,

и душа моя восклицает: «Ах!»,

говорить прекращает прозою

и как пес за тобою следует.

* * *

Дороги, расстилавшиеся передо мной,

оказывались обычно грунтовыми,

и я шел по ним босиком;

а рядом ехал некто на «кадиллаке»

с рецептами на всю жизнь готовыми,

и говорил: «Да ты не от мира сего,

и ляжешь костьми похуже собаки,

поедем лучше со мной». Но бензина в баке,

я знал, у него оставалось совсем ничего.

* * *

Хлебаю жизни соль упрямую

столовой ложкою сполна.

В ней чаще истина видна,

чем чаровница кучерявая.

* * *

Болезнь свалила с ног. Пинок судьбы,

благословенный и необходимый.

Единство тела и души мне явлено сполна.

Подражание Лао — цзы

Благородное вино — украшение Поднебесной.

Благородная мысль охранит от ошибок.

Благородный муж не смутится перед врагом.

Благородная истина отправляет в путь.

* * *

из цикла «Сотворение мира»

Пестики, тычиночки, пыльца,

развлекали, видимо, Творца, —

их творил Он в благодушном настроении,

а глубоководных осьминогов,

столь головоногих недотрогов —

весь в глубоких будучи сомнениях.

* * *

В сердце играет дешевый вальсок,

сентиментальный и нежный.

Снова из жизни ушел кусок,

сгинул во тьме бесснежной. 

Что ж! Как умею, его хороню,

доброй землей засыпаю,

голову тихо долу клоню,

и лишнего не мечтаю.

* * *

Не знаю, есть ли в жизни смысл,

не ведаю о том печали,

разлуки с нею не боюсь.

Корабль огибает мыс,

не помышляя о причале,

куда от века я стремлюсь.

Оберег

Храни тебя твоя судьба

во всех делах и обстоятельствах

неукоснительно и бережно;

планида бы ни бросила куда,

пусть улыбнется по-приятельски,

пожалует и кормом, и скворечником.

Элегия

Под хмурым небом северного края

я Книгу Жизни нехотя листаю:

страницы ветхие, тисненый переплет.

И все, что я о будущем узнаю,

я очень скоро в прошлом потеряю,

где Колокол Веков давно меня зовет.

* * *

Вечерами мысль замирает,

душа ожидает отчета

смолкающего сознания,

освещая от края до края