Муравечество - [209]
«„Слэмми“ приветствует всех диггеров. Ваша предводительница обманула вас; у нее нет божественного дара. Она шарлатанка, и ее махинации наконец разоблачены. Поддержите „Слэмми“ на войне и получайте скидку 50% на продукты или фирменные товары „Слэмми“. Время акции ограничено. „Слэмми“: не копайтесь долго!»
В мыслях мелькает киновоспоминание о Мадде и Моллое, порхающих по пещере Шерилда.
— Слушай, я тут думал. Пока я собирал в пещере ягоды, нашел аппараты для клонирования.
— Ладно. И? — говорит Мадд.
— Что, если мы себя клонируем…
— Ты хочешь себя клонировать?
— Я так и сказал. Если мы себя клонируем…
— Зачем?
— Я же как раз пытаюсь объяснить. Если мы…
— Ладно, говори.
— Я и пытаюсь.
— Ладно.
— Если мы себя клонируем, а потом воспользуемся той машиной времени…
— Той машиной времени?
— Да. Чтобы отправить наших клонов во время, когда родились…
— У нас есть машина времени?
— Пока я собирал в пещере съедобные грибы, нашел компьютер, который может отправлять всякие штуки в прошлое.
— Это возможно?
— Почему бы и нет. Для компьютера есть простое руководство по эксплуатации.
— Ладно. Хорошо. Только один вопрос.
— Да?
— Что такое клон?
— Генетическая копия человека.
— Как скульптура.
— Нет.
— В смысле реально реалистичная скульптура.
— Нет, он живой.
— Как когда я был живой скульптурой в начале нашей карьеры? Боже, можно ли быть настолько молодым?
— Нет. Как копия. В точности как человек. Двигается, разговаривает.
— То есть как секс-кукла.
— Нет. Как… однояйцевый близнец.
— А. Ладно. Кажется, понял. Как мой близнец Труп, который умер в младенчестве.
— Да. Только живой. Короче, если мы пошлем в прошлое этих клонов, то они вырастут и получат тот шанс на комедийный успех, которого нас лишили.
— А с чего ты взял, что они захотят быть комиками?
— Они же мы. Мы хотим быть комиками.
— Да, но они вырастут в других обстоятельствах. Это может толкнуть на другой путь.
— Не улавливаю.
— Это старый вопрос «бытие определяет сознание или сознание определяет бытие».
— И в чем этот вопрос, еще раз?
— Бытие определяет сознание.
— Это не вопрос.
— Ну, знаешь, ребенок сразу таким рождается, или его характер создается тем, как к нему относятся.
— Рождается.
— Откуда ты знаешь.
— Я чувствую комедию у нас в крови.
— Это нелогично.
— Как тогда объяснишь Пикассо, Моцарта, Джо Юли-мл.[199]?
— Отцы научили их своему роду занятий, который в итоге перешел к ним.
— Исключение подтверждает правило.
— Почему бы просто не оставить их в нашем времени и не вырастить комиками самостоятельно?
— Юмора больше нет. Я вообще не знаю, какого черта там творится. Не удивлюсь, если комедию скоро объявят вне закона.
— «451 градус по Баринхольцу».
— Чего?
— Айк Баринхольц — это такой комик.
— Ага.
— Ну, из MADtv?
— И?
— Как «451 градус по Фаренгейту».
— Что — как?
— «451 градус по Баринхольцу».
— Ага. Хотя все равно не понял, о чем ты вообще.
— «451 градус по Фаренгейту» — роман Рэя Брэдбери.
— Так?
— О том, как в будущем объявят вне закона чтение.
— О’кей.
— И «Баринхольц» звучит похоже на «Фаренгейт».
— Ну, допустим.
— И ты сказал, что введут запрет на комедию. Вот я и пытался придумать комедийное слово, чтобы вставить после «451 градус» ради прикола про запрет комедии. И «Баринхольц» — самое лучше, что я придумал. По крайней мере, навскидку. Он комик.
— Ладно. Мы с этим закончили?
— Да. Но мне кажется, твоя идея опасна. Невозможно изменить прошлое без страшных последствий.
— И на чем основано это утверждение?
— На фильмах. На парадоксе убитого дедушки.
— Это еще что?
— Маленькая перемена в прошлом может вызвать огромные изменения в настоящем. Нет, погоди, это эффект бабочки. Парадокс убитого дедушки — это что нельзя убить в прошлом своего дедушку, потому что тогда ты не родишься, а следовательно, не сможешь вернуться в прошлое и убить своего дедушку.
— Это нашей темы не касается.
— Значит, в плане нет никаких убитых дедушек?
— Ни одного.
— Ну, тогда, наверное, ладно. Полегчало. Но как мы поймем, что у нас получилось?
— Мы поймем мгновенно. Потому что если получится, они станут знамениты в прошлом.
— А если не станут?
— Будем слать клонов, пока какие-нибудь двое не станут.
— Такое ощущение, что тут есть какой-то логический подвох, но не могу его нащупать.
— Ш-ш-ш. Дай возьму мазок с твоей щеки.
«Десять центов с каждого проданного бургера мы жертвуем „Книгам на пленке“ для слепых, „Книгам на бумаге“ для глухих и „Книгам на колесах“ для паралитиков. Мы в „Слэмми“ заботимся о ваших проблемах! Слепой, глухой или на коляске — с нами в „Слэмми“ вы как в сказке!»
Здесь, в этом месте, я в печали. Миновали дни, возможно, и недели. Я три раза звонил насчет моего клона, но он все еще не готов. Сломался какой-то насос. Я сижу один, ем обед и смотрю, как у оброненных крошек «Слэммитальянского Кальцони-О» роятся пещерные муравьи. Я уже давно восхищаюсь трудолюбием и чувством общности муравьев. С раннего детства был исследователем энтомологии со специализацией в мирмекологии. Более того, позже, в Гарварде, со мной занимался сам Эдвард Осборн Уилсон. «Вы выдающийся молодой человек, — написал Уилсон убористой палмеровской каллиграфией в моем выпускном альбоме. —
Маша живёт в необычном месте: внутри старой водонапорной башни возле железнодорожной станции Хотьково (Московская область). А еще она пишет истории, которые собраны здесь. Эта книга – взгляд на Россию из окошка водонапорной башни, откуда видны персонажи, знакомые разве что опытным экзорцистам. Жизнь в этой башне – не сказка, а ежедневный подвиг, потому что там нет электричества и работать приходится при свете керосиновой лампы, винтовая лестница проржавела, повсюду сквозняки… И вместе с Машей в этой башне живет мужчина по имени Магаюр.
Эта странная, на грани безумия, история, рассказанная современной нидерландской писательницей Мариет Мейстер (р. 1958), есть, в сущности, не что иное, как трогательная и щемящая повесть о первой любви.
В этом романе рассказывается о жизни двух семей из Северной Каролины на протяжении более двадцати лет. Одна из героинь — мать-одиночка, другая растит троих дочерей и вынуждена ради их благополучия уйти от ненадежного, но любимого мужа к надежному, но нелюбимому. Детей мы видим сначала маленькими, потом — школьниками, которые на себе испытывают трудности, подстерегающие цветных детей в старшей школе, где основная масса учащихся — белые. Но и став взрослыми, они продолжают разбираться с травмами, полученными в детстве.
Страшная, исполненная мистики история убийцы… Но зла не бывает без добра. И даже во тьме обитает свет. Содержит нецензурную брань.
Роман, написанный поэтом. Это многоплановое повествование, сочетающее фантастический сюжет, философский поиск, лирическую стихию и языковую игру. Для всех, кто любит слово, стиль, мысль. Содержит нецензурную брань.
События книги разворачиваются в отдаленном от «большой земли» таежном поселке в середине 1960-х годов. Судьбы постоянных его обитателей и приезжих – первооткрывателей тюменской нефти, работающих по соседству, «ответработников» – переплетаются между собой и с судьбой края, природой, связь с которой особенно глубоко выявляет и лучшие, и худшие человеческие качества. Занимательный сюжет, исполненные то драматизма, то юмора ситуации описания, дающие возможность живо ощутить красоту северной природы, боль за нее, раненную небрежным, подчас жестоким отношением человека, – все это читатель найдет на страницах романа. Неоценимую помощь в издании книги оказали автору его друзья: Тамара Петровна Воробьева, Фаина Васильевна Кисличная, Наталья Васильевна Козлова, Михаил Степанович Мельник, Владимир Юрьевич Халямин.