Муравечество - [208]
— Вы не голодны, — говорит она гипнотизерским голосом, которым говорят гипнотизеры.
— Ну, по дороге сюда я съел «Слэммуррито», — говорю я.
— Но даже если бы не.
— Ладно.
— Отныне вы не станете использовать еду в качестве замены любви.
— Вы о том, как я просверлил дырку в дыне и занимался с ней сексом? Потому что это было только один раз. И вообще, откуда вы об этом знаете?
«Производственные камеры производят послушных граждан. „Слэмми“. Ждем вас во фруктовом отделе!»
— Это что, реально такой слоган?
— Он новый; пока только для пробных рынков.
— Ладно. Так что, можно уже перейти к памяти?
— Ладно.
Кардинал Пещерри снимает с полки книжку под названием «Кстати, напомнило: искусство вспоминать забытое с помощью постгипнотического внушения». Какое-то время листает. Я смотрю на часы.
— Так, — говорит она наконец. — Значит, вот как это, кажется, работает: я создам в вас постгипнотическое внушение, которое раскроет вашу восприимчивость к флешбэкам через взаимодействие с окружением.
— Ладно, — говорю я.
— «Фибула-Тибула, — зачитывает она какое-то заклинание из книги. — Помни Аламо, Помни „Мэн“[196], / Помни чистить зубы, помни про тлен, / Найдешь ты вокруг все ответы вполне, / В пещере смотри и в себя, и вовне».
— И все?
Она на всякий случай перечитывает.
— А, стоп! — Она делает пасс рукой. — Да, теперь все.
Я сомневаюсь, потому что это больше похоже на заклинание, чем на гипноз, но наше время вышло, и после расчета она провожает меня на выход.
Эй, я не просто мальчик на побегушках, ребят
Режиссер Джадд Апатоу принимает мир таким, какой он есть, а не каким хочет его видеть. Вот почему он остается одним из самых важных уцелевших голосов кинематографа. Сморщенная от ожога рука и проломленный сталактитом череп нисколько не повредили его выдающемуся творчеству и не затупили колкие, но все же мягкие остроты. Сюжет здесь, хоть он и очаровательный и вдохновляющий, не так уж и важен (как и во всех вещах Апатоу). Главное на экране — человечность. Когда мальчик на побегушках команды «Слэмми» — умственно отсталый, который мечтает (довольно логично) стать умственно отсталым комиком, — рассказывает свою первую шутку центровому Джонсу (сыгран неподражаемым афроамериканским актером Теренсом П. Салливаном П. Джексоном П. Дидди), а Джонс реагирует с необузданным смехом, публика внезапно понимает, что наши различия только поверхностны. В конце концов, все мы люди, все живем в пещере и все жаждем человеческого контакта. Речь, которую дает здесь Джонс, потрясла меня до глубины души: «Слушай, Барри, мы с тобой не так уж отличаемся. Оба хотим оставить свой след. Я — кидая мяч, ты — в умственно отсталой комедии. Но мне нравятся твои шутки, а тебе нравится, как я закидываю мяч. И знаешь что? Вместе мы изменим эту пещеру». Или момент, когда тренер Джонсон (кто по обаятельной привычке не прочь тайком забить косячок-другой за сталагмитом) узнаёт, что у его жены, с которой он провел в браке двадцать лет, смертельная болезнь, но скрывает свои страдания, чтобы не испортить день рождения главного баскетболиста Дэррила, но он живет в интернате свидетелей Иеговы (Норртернате[197]), где не празднуют дни рождения, так что парни скидываются на торт, берут уроки пения и исполняют невероятную многоголосую версию «С днем рожденья тебя». Или когда Чиркаш, школьный лузер, наконец набирается смелости пригласить Мелани, самую умную девушку в школе, на зимние танцы, а она отказывается, а потом переживает и соглашается, а потом ее сбивает машина. Отчаяние на лице Чиркаша достойно Фальконетти и приводит, возможно, к величайшему сюжетному повороту в истории кино, когда Чиркаш осознаёт, что теперь именно ему предстоит довести до конца исследования Мелани и излечить СПИД. А сцена, где Чиркаш спорит с родителями о своем имени, отсылает нас к лучшим бергмановским диалогам:
— Почему вы вообще назвали меня Чиркашом?
— Так звали твоего дедушку. И если устраивало его, то устроит и тебя.
— Но это же значит…
— Мы знаем, что это значит!
— Мне очень тяжело с этим именем.
— Думаешь, твоему дедушке Чиркашу нравилось? Но он терпел и стал президентом!
— И всё же.
Это единственное, одинокое «И всё же» — возможно, величайшая реплика в истории кино, ибо она ловко охватывает всё человеческое бытие.
«Когда вы поймете, что внутри спокойны во всем,
«Если бы я узнал, что завтра настанет конец света, то сегодня
«Фотография выхватывает мгновение времени, изменяя
«Душе я сказал —
(Курсив, подчеркивание, жирный и чрезмерно большой шрифт — мои.)
Глава 79
Звучит музыка: «В районных клиниках „Слэмми“ мы гарантируем осмотр у квалифицированного консультанта по здравоохранению в течение пятнадцати минут после прихода. Мы знаем: когда болен, меньше всего хочется ждать в длинной очереди. В „Слэмми“ мы не испытываем ваше терпение, зато вы испытываете счастье!»
Диггер выкапывает своим войскам столь необходимые припасы: амуницию, лекарства, сухпайки. Но ее дар как будто сошел на нет. Диггеры несут крупные потери, теряют веру в предводительницу. Диггер не понимает, что произошло. Впервые задается вопросом о существовании Бога. Конечно, она так и не узнает, как знаем мы, что все из-за смерти метеоролога.
